Шанель Клитон - Следующий год в Гаване

Пограничники, одетые в оливкового цвета форму, следили за каждым нашим движением. Ей было страшно, но она хотела поддержать меня. Я не позволю страху победить себя.

Тот мир, который мы знали, больше не существует. А мир, который пришел взамен, был мне непонятен.

Ощущение безнадежности переполняло зону вылета: оно читалось в глазах мужчин и женщин, которые ожидали посадки в самолет, в их устало опущенных плечах, в выражении шока на их лицах, в скромных пожитках, которые они сжимали в руках. Дополняли картину угрюмые дети, чей смех затих, отравленный зловонием, исходившим от всех нас.

Когда-то здесь царило счастье. Мы приезжали сюда, чтобы встретить вернувшегося из очередной командировки отца. А три года назад мы сидели в этих же креслах и нас переполнял восторг от того, что мы летим на каникулы в Нью-Йорк.

Мы сели, прижавшись друг к другу, — Беатрис с одной стороны от меня, Мария с другой. Изабель, набросив на плечи шаль, сидела в стороне. Горечь утраты может быть разной — нам же пришлось бросить все, что было нам дорого.

Наши родители сидели, взявшись за руки. Раньше им было несвойственно проявлять чувства на людях, и мне было странно наблюдать этот, казалось бы, совсем скромный жест. В их глазах читалось волнение, а в их сердцах поселилась печаль.

На какой срок мы уезжаем? Вернемся ли мы когда-нибудь? И если мы вернемся, какую Кубу мы увидим?

Мы просидели в аэропорту уже несколько часов. Время текло невероятно медленно. Шея моя вспотела, а тело под платьем чесалось. К горлу подкатывала тошнота, а во рту появился резкий неприятный привкус.

— Меня сейчас вырвет, — прошептала я, обращаясь к Беатрис.

Она крепко сжала мои пальцы.

— Нет, только не сейчас. Еще немного, и мы сядем в самолет.

Я сижу, уставившись в пол, и пытаюсь побороть тошноту. Люди бросают друг на друга осторожные резкие взгляды, и в то же время у меня ощущение, что мы оказались в вакууме. В зале ожидания тишина, прерываемая случайным шорохом одежды и сдавленными рыданиями. Мы словно оказались в чистилище. Мы ждем.

— Объявляется посадка на рейс…

Мой отец, кряхтя, поднялся со своего места; с того дня, когда президент Батиста покинул страну и ветер революции, зародившийся в горах Сьерра Маэстра, добрался до наших краев, прошло всего два месяца, но отец, казалось, за это время постарел на несколько лет. Когда-то Эмилио Перес считался одним из самых влиятельных и могущественных представителей высшего общества Кубы; теперь он почти не отличался от других людей — от мужчины, сидящего у прохода, от джентльменов, которые выстроились в очередь перед выходом на посадку. По воле обстоятельств теперь мы — лишь осиротевшие граждане страны, которой больше не существует.

Я потянулась вперед и взяла Марию за руку.

Она не произнесла ни слова. Казалось, что царящая вокруг атмосфера поглотила ее. Как и всех нас.

Мы направились к летному полю. Мы двигались друг за другом — грустные и очень сдержанные. Сегодня воздух казался неподвижным. Мы шли, изнывая от жары, солнце жгло наши спины, а впереди виднелись очертания самолета.

Я не могу это сделать. Я не могу уехать. И я не могу остаться.

Беатрис подтолкнула меня вперед, чтобы я не нарушила наш строй, и я пошла дальше.

Когда мы поднимались на борт самолета, началась суматоха — люди начали кричать, кто-то заплакал, и шум наполнил салон. Раздались стоны. Теперь, когда мы покинули зону вылета, люди сбросили с себя напускной лоск и позволили истинным чувствам вырваться на свободу.

Слезы, скорбь.

Я заняла место рядом с иллюминатором и сквозь крошечное стекло попыталась рассмотреть что-нибудь еще кроме здания аэропорта. Я надеялась…

Я почувствовала толчок — самолет пришел в движение. В салоне воцарилась тишина. В моей памяти снова возникли эпизоды Нового года — я, держа в руке бокал с шампанским, стою в бальной зале в доме друзей родителей. Я смеюсь, я счастлива. Где-то в глубине души я чувствую легкую тревогу и неуверенность, но я также не теряю надежду.

Пройдет всего лишь минута, и моя жизнь изменится.

Президент Батиста покинул страну! Да здравствует свободная Куба!

И это они называли свободой?

Наш самолет, набирая скорость, мчится по взлетной полосе. Меня вдавливает в кресло, и я наконец сдаюсь — выхватываю пакет из кармашка на спинке сиденья передо мной, и меня рвет.

Самолет отрывается от земли и набирает высоту. Я сижу, склонив голову, а Беатрис --">