Святослав Юрьевич Рыбас - Варианты Морозова. Стеклянная стена

заплакала.

Устинову было радостно от его простого решения. «Но вот что странно, — думал он, — почему я устоял лишь на самом краю обрыва?»

Дома Михаил объяснил отцу, что никак не сможет уехать.

— Ага! — улыбнулся Кирилл Иванович. — А мы с Дашей пойдем погулять. Пойдешь с нами?

— Я все прекрасно понимаю, — сказал Устинов, задетый его непониманием. — Там, на работе, не нужен семьянин Устинов, а у моей семьи нет большого интереса к служаке Устинову.

— Сейчас человек всегда наполовину невидим, — согласился отец. — И сам себе судья. Ну идешь с нами?

«Ничего нового не могу тебе сказать» — таков, наверное, был смысл его движения рукой и поморщивания носа.

— А где сабля? — закричала Даша.

И они ушли.

Тут-то Устинов стал думать: «Нет, все-таки я чего-то достиг и еще достигну новой высоты».

Однако весь беспредельный простор, где шабашник Афоня внимал истории Маленького принца и где наивный мудрец учил счастью Сугоркиных... куда же делся этот простор?

Повышения, должности, рост влияния — пусть все это ради дела, полезного всем, — очертили лишь узкий сектор жизни. Это был путь Тараса Ковалевского.

Но Тарас и десятки других людей, в разные дни владевшие душой Устинова, словно восстали против такого примитивного межевания.

«А где вечный соавтор отца? — подумал Устинов. — Умер Есаулов. Уснул и не проснулся».

Зазвонил телефон. В Москве Ковалевский набрал длинный ряд цифр на телефонном диске, как будто тоже вернулся на родину. После расспросов о состоянии матери он сказал:

— Ты должен прилететь. Семиволоков вздумал сделать Николаева своим замом. Наши дела неожиданно... Кажется, тебе повезло. Завтра ты должен быть у Семиволокова.

— Не смогу, Тарас, — ответил Устинов.

— Ты думаешь только о своем душевном покое. Если не ты возглавишь Филиал, то придет менее подготовленный...

Тарас скорбно и твердо доказал, что Устинов обязан выполнить долг цивилизованного человека — подчиниться законам, пусть не общества, но организации.

— Да, — согласился Михаил. — Но мать...

Он ожидал, что Тарас попытается утвердить первенство своего довода, и знал, что не сможет уступить.

— Я перезвоню вечером, — сказал Тарас. — Ты будешь дома?

Пока Устинов рассчитывал время, Ковалевский добавил:

— Думаю, между нашими позициями нет явного противоречия. Просто тут конфликт европейского порядка с русской душой. Это типично для нас. Но ведь большая организация не в состоянии жить по законам семьи. Согласен? Это азбука...

И Устинов остался на краю обрыва.

Кирилл Иванович гулял с Дашей на детской площадке, держа в руках красный пластмассовый меч. Внучка раскрутила карусель и бежала рядом с ней. Полы расстегнутой шубки отворачивались, цигейка лоснилась на солнце. Кирилл Иванович радостно щурился. Иногда предупреждал:

— Смотри не упади!

Но Даша споткнулась и плюхнулась животом на песок. Она подняла голову, нахмурилась и быстро вскочила на ноги.

Не успел он подойти, как она уже снова крутила карусель.

— Смотри больше не падай!

Даша бросила поручень и с всесильной лукавой улыбкой посмотрела на деда:

— Дедушка, давай подиктуем?

— Что подиктуем? — удивился Кирилл Иванович.

— Ну саблей!

— Пофехтуем?

— Пофехтуем, — согласилась она. — Давай?

Он вытащил меч из ножен, отдал его Даше, а себе оставил ножны, Даша закричала:

— А! Я тебя зарублю! — и кинулась на него, размахивая мечом.

Кирилл Иванович не защищался. Она ткнула его в живот и снова закричала:

— Так нечестно! Ты тоже должен диктовать!

— Фехтовать, — поправил он и стал осторожно размахивать ножнами.

Даша ударила его по костяшкам пальцев. Он крякнул и потер их.

— Тебе больно? — смутилась она.

Кирилл Иванович подхватил ее и прислонился к холодной, румяной, пахнущей дитем щеке.

— Ни капельки не больно, — сказал он и вытер узловатым пальцем углы глаз.

В весеннем небе плыла белая лодка, перевозившая прозрачные облака из одного края в другой. «Ой, на горе огонь горит, а в долине казак лежит», — долетело из далека его памяти. Рудничный механик скакал на карей кобылке-трехлетке по степной дороге, и пахло теплым полем и чебрецом, и навстречу ему во всю небесную ширь — целая жизнь.

--">