Борис Андреевич Можаев - «Говорит „Браслет-16“»

Взять хотя бы соображение по части занятости жителей. Пителино выросло за последние двадцать лет вдвое, и никто, ни один человек, не работает на земле, то бишь в колхозе. В местном отделении совхоза работают только синормские, а все пителинцы устраиваются в районных конторах и около. «Не хватает кадров в учреждениях, – жаловались мне в райкоме. – Хоть караул кричи».

Да и немудрено: на тридцать колхозов да совхозов района приходится более сорока контор в райцентре. Где же взять людей на такую прорву учреждений? Ведь не сгонишь же скопом всех колхозников и совхозников обслуживать эти конторы. Надо же кого-то и на земле оставить. А эти учреждения не уменьшаются – все увеличиваются. Тут уже ходили толки, что в РАПО потребуется много новых специалистов, а где их взять?

Так думал я, бродя в субботний день по Пителину.

Напротив старой церкви, превращенной в товарный склад, посреди улицы толпился народ. Я подошел, разговорились. Оказывается, публика вышла с судебного заседания – объявили перерыв перед вынесением приговора. Здесь, на дороге, толпились любопытные, свидетели же и виновники сидели в палисаднике, возле небольшого деревянного здания суда.

– За что судят? – спрашиваю.

– Одних за то, что дрова возили, других за то, что покупали.

Я прошел в палисадник. Подсудимые сидели на лужайке под тополями, их было человек шесть; на скамейке же возле забора, поодаль от других, держали двух главных виновников – трактористов из Ерахтурского леспромхоза. К ним был приставлен милиционер, охранял, чтоб не общались с родственниками и вообще с посторонними.

Прислонившись спиной к тополю, вытянув прямо перед собой ноги, обутые в шерстяные носки и в калоши, сидела старуха и понуро смотрела в землю перед собой.

– Что, мамаша? За родственников переживаете? – спросил я, присаживаясь.

– Нет, я – подсудимая.

У нее худое лицо в глубоких темных рытвинах и слезящиеся голубенькие глазки, как цветочки льна под росой; на ней платочек в горошинку, повязанный углом, да белесая, застиранная спортивная куртка, расстегнутая на груди, и эти старенькие галоши, привязанные к ногам бечевкой.

– В чем же вы провинились?

– Тележку дров купила – вот и провинилась.

– Откуда дрова-то?

– Из лесу. Откуда же еще.

– Лес-то ваш, колхозный?

– Да нет. Говорят – леспромхозный. Оттуда и привезли.

– А колхоз почему вам не дает дров?

– Председатель говорит: нету…

– Да вы же в лесу живете! – удивляюсь я.

– Поди ты. В лесу живем, а дров нету.

– А мы сроду так – покупали кто где может, – отозвалась соседка ее, женщина в летах, но еще бойкая и плечистая.

– И вы подсудимая?

– И я, – смеется. – Две тележки дров купила по двадцать пять рублей за каждую.

– Пенсионерка?

– Пенсию получаю, но еще работаю. Я заведующая овцефермой.

– И вам колхоз не привозит дров?

– Некому за дровами-то ехать. Лошадей перевели, тракторов много, а трактористов не хватает. По три трактора приходится на одного тракториста. Дак они пахать да сеять не успевают, не только что за дровами ездить. Вот и обращаемся к леспромхозовским. А те имеют право взять по десять кубов с лесосеки.

– За что же их судят?

– Лишку прихватили. – И опять посмеивается. – Директор и взъелся на мастера, взял да и оформил дело в суд. Вон и мастер сидит. А вон тот, однорукий, наш лесник. Тоже под суд попал.

Лесник, пожилой мужчина, но еще крепкий, с тугим и свежим лицом, услыхав, что в разговоре затронули его имя, встал и отошел подальше. А мастер, совсем еще молодой парень в черном пиджачке и светлой кепочке, отозвался нехотя:

– Лесник тут ни при чем. Это я виноват. – И приподнявшись на локте, стал объяснять мне: – Он подрядился у нас технику охранять. Ну? Месяца полтора сторожил. Подошло время расчета, а ему говорят: ты у нас не в штате. И катись колбасой! Мне совестно стало, и я приказал отвезти ему десяток кубометров дров. И вот за это самое директор на меня и на лесника в суд подал.

– В том и вина ваша?

– Моя-то? Я за все в ответе. Вон те ухари, – кивнул на трактористов, сидевших под охраной милиционера, – возили направо и налево… А я виноват! Потому как не запретил. Но как ты им запретишь? Он нальет глаза, заводит трактор и прет куда захочет. Что ему твои запреты! Воробьиное чириканье! За рукав возьмешь – он тебя по шее. Не то еще и топором грозится. Не-е, с меня хватит такого веселья. Если не посадят, завтра же сматываю удочки – и в город, к дальним --">