Елена Николаевна Посвятовская - Важенка. Портрет самозванки

ними. В лесу Важенку и Тату душат смех и восторг. Крепко пахнет грибами и мокрым мхом. Сосны от холода поджимают корни, кончается октябрь.

В “Сосновой горке” они с августа, но убегать с работы уже в обед придумали недавно. Как только Глебочкина с врачихой устремлялись в столовую, где им было накрыто на белых скатертях, Важенка с Татой крались к служебному входу, потом сто пятьдесят бешеных метров и сосняком к автобусной остановке — успевали на двухчасовой.

— Я понимаю, девочки, что такое работать физически, — распиналась Глебочкина. — Десять комнат вымыли, отдохнули, еще десять — чайку, распределяйте время разумно.

С девяти до часу они обычно уже перемывали все свои тридцать комнат и санузлы с душем. А потом надо было просто сидеть в горницкой до пяти, и чай бесконечный. Но ведь многие отдыхающие отказывались от уборки, особенно в такие хмурые дни — лежат себе на покрывалах, грустные, в майках, грибы на ниточках сохнут между рамами, многие пьют. Главное, как учила Спица, зайти с озабоченным лицом, спросить угрюмо: “Уборка нужна?”

— Нет, нет, деточка. Все хорошо у нас. Полотенчики только принесите.

За дверью лицо расправлялось — приличные люди! Можно сбегать перекурить к Тате на этаж. Тата, милая, ломкая, льняной пучок заколот карандашом, в черном халате — только у Лары халат синий в светлый мелкий горох. В одном кармане тряпка, в другом баночка “Суржи”, абразивной дряни, которая, засыхая, напоминала растрескавшуюся почву, их единственное моющее. Если его отколупывать, оно крошится, сорит, потому Тата в номере залихватски выдавливает хозяйскую зубную пасту в раковину и чистит ею.

— Тата, — прыскает Важенка. — Ты чего?

— Глаза бы мои на эту “Суржу” не смотрели. А пасточкой, смотри, любо-дорого! Ничего, не обеднеют.

Спица вообще возвращается в горницкую с конфетами в карманах. Молча выкладывает их на блюдечко. Те, что без оберток, — шоколадные пирамидки из дорогих коробок ассорти.

— Отдыхающие угостили? — вскидывает ресницы Тата.

— Ага, они угостят, — туманно высказывается Спица.

От нее восхитительно тянет французскими духами.

Самый ответственный, престижный этаж у Лары — она красавица и умеет себя подать. На этом этаже есть даже красная дорожка с зелеными полосками по краю. Селят туда руководителей, режиссеров, дирижеров, партийных шишек и торговых работников. Почти все приезжают без жен — увидев Лару, цепенеют, влюбляются, клянутся, что и не было сроду никаких жен. Водку заносят ящиками — подмигивают, что пьют с горя, без взаимности, мол. Лара цыкает, закатывает глаза, качает от них синими бедрами в горошек. Замерев, смотрят ей вслед.

У нее любовь, потому смотрите, любуйтесь, важные незнакомцы, на ее прекрасные извивы, столбенейте себе там за ширинками, только руки и слюни подберите. Кроме синего халатика в горошек, на Ларе каблуки одиннадцать сантиметров — ей так удобно. Звенят браслеты, гремят ведра, стук каблуков глушит красная дорожка с зеленым по краю. Сливки с медом эта Лара.

Ее красота, почтение к другим, какое-то древнее, сельское, маму на “вы”, в паре с независимостью, которая после трех Лариных стопок легко превращалась в обаятельное буйство, делали ее абсолютно неотразимой. Важенка разгадала все три составляющие и, возможно, что-то позаимствовала бы, но главной в этом победном списке была красота, а ее Важенке взять было неоткуда. И тогда оставшиеся две, которые лишь прилагались к первой великолепной, как-то сразу тускнели, мельчали, но запомню, запомню, думала она. Свобода и почтение — редко ходят рядом, но если да, то успех. Но как выверить без конфликта их умные пропорции во всякую минуту жизни — и нужно ли, если не положено это при рождении, как Ларе.

По узкой тропке шли друг за другом сквозь странное красноватое свечение сырых стволов. Тихо-тихо вокруг — ветер остался у залива. За частоколом сосен мелькнул оранжевый бок автобуса — можно не бежать, здесь кольцо, постоит. Из автобуса прямо на Важенку и Тату сошла Глебочкина с кастеляншей, которые по-хорошему должны были сейчас за обедом переходить к бифштексу с яйцом. Еще там к гарниру полагался зеленый горошек. Вместо этого Глебочкина орала на всю конечную, что ни принципов, ни правил у них, что лишит квартальной, а от Важенки она вообще такого не ожидала. Мямлили в ответ, что справились сегодня быстрее обычного: от уборки все отказываются — ветрено, не погулять. Особенно противной была неровно --">