Димитар Солев - Талый снег

Димитар Солев
Талый снег

Никто не догадывается, что небо держится на моем лбу. Небо — это расплавленная синева, из нее на мои виски льются кипящие потоки. Я увидел его сразу, как только удалось поднять веки, и понял: день — это искра с расходящимися во все стороны лучами, и они еще долго держатся в воздухе после того, как она сверкнула. Небо опирается на мой лоб и давит на виски. Это я знаю точно — чувствую, как напряжены жилы от такого непомерного груза, как гулко стучит в висках.

Ясно, что я лежу на спине. Еще закрытыми глазами я почувствовал небо. А под собой не ощущаю ничего. Возможно, там пустота, бездонная, бесконечная пустота. Вспоминаются красивые пологие холмы, поросшие приземистыми кустами, с островками снега под ними. Но они остались далеко позади, их не вернешь. А может быть, они где-то здесь. Но теперь это не важно, даже когда я был рядом с ними, это было не важно; низкий кустарник не мог нас защитить от пуль сзади. Да, под кустами лежал зернистый снег. Хорошо бы сейчас достать его губами. Но и это не важно, ведь и снег, верно, остался далеко позади. А небо такое горячее. Как мои виски. Удивительно, отчего оно такое горячее, ведь тогда оно было просто чистым? Вот земля подо мной сырая, прохладная, с островками снега.

Небо покрыто белыми клочьями облаков, как земля — снегом. Облака тают в горячей синеве, а снег не тает, прячется на косогоре в скудной тени невысоких кустов. А там, где тает, земля раскисла, расползлась, но я не чувствую ни сырости, ни холода. Кажется, прошел день или несколько часов, может быть, несколько минут — ведь тогда небо было таким же чистым, синим, словно только что вымытым, и солнце уже взошло, и так же как сейчас, вокруг него бродили 6елые облака. Возможно, прошел день, час, минута — не знаю. Надо бы рассмотреть местность вокруг, но боюсь, что не смогу приподняться, хоть немного.

Земля совершенно размокла, и ноги проваливались в зыбкое месиво, на них налипала пудовая грязь. Идти было тяжело не только из-за грязи, мы шли в гору и без конца соскальзывали вниз, пока не увязли по щиколотку. Солнце еще было низко, косые лучи слепили глаза. От этого все вокруг выглядело неопределенно, будто во сне, и нельзя было рассмотреть не только кусты на косогоре с зернистым снегом у корней — они лишь угадывались, — но и колонну, в тумане и косых лучах солнца она казалась цепочкой силуэтов. Но я хорошо помню: впереди была колонна, вокруг — черные кусты с островками снега под ними. Кусты все время были вокруг меня, а колонна — впереди, между ними. Идти по грязи было тяжело, солнце слепило и мешало рассмотреть голову колонны.

Было утро. Весеннее утро с нерастаявшим в тени кустов снегом, с пеленой пара, поднявшегося, когда взошло солнце. Пар стоял по колено и в солнечных лучах казался молочно-белым, а солнце скорее напоминало луну, оно не грело. Солнце не грело, хотя небо над туманом было ясное, синее, а ноги горели огнем. От напряжения, от ходьбы по глубокой грязи ноги стали горячими и мокрыми. На башмаки налипала пудовая грязь. Колонна двигалась сквозь туман, предвещавший солнечный день.

Но дня, обычного весеннего дня с яркой синевой над паром, с солнцем, разгоняющим его яркими лучами, такими, что приходилось зажмуривать слезящиеся глаза, этого дня я не видел, не видел, как он разогнал прятавшую нас дымку. Голова колонны маячила далеко, в бесконечном тумане, мокрые от пота и застывшие ноги без конца увязали в грязи, вдруг где-то сбоку раздались выстрелы. Сперва показалось, будто кто-то рассек воздух кнутом, и он на мгновение остался расколотым, но так было только в первые минуты, пока выстрелы пронизывали туман как молнии.

Теперь, по-видимому, я лежу на спине, но тогда я был на ногах, я твердо помню. Шел по щиколотку в грязи и пытался ускорить шаг. Колонна быстро рассыпалась в тумане, и выстрелов, кажется, больше не было. Но ноги мои вдруг стали много тяжелее, чем прежде. Непонятно откуда взявшееся тепло шло изнутри и оставалось между одеждой и телом. Шинель стала жесткой, как кора, она жала, давила, от нее необходимо было избавиться. Ноги отяжелели еще больше, казалось, мне вовек не вытащить их из грязи. Наверное, я зашатался или закружился на месте — все вокруг мелькало и неслось то в одну, то в другую сторону. Больше я не слышал стрельбы, возможно, ее и не было, но все-таки что-то гремело. Что-то гремело, не знаю, во мне или вокруг, трудно было определить, что это за шум. Одно было ясно: шум --">