Иван Дончевич - Коллекционер насекомых

Иван Дончевич
Коллекционер насекомых

Мое имя Мариян Лешняк, но еще в школе мне прилепили прозвище «Сулейман», и с тех пор меня никто иначе не называет, хотя с турецкой верой я никогда ничего общего не имел. Прозвище не обидное, в нем нет ничего оскорбительного, даже наоборот, говоря «Сулейман», всегда добавляют «великий», и это, надо честно признаться, совсем неплохо. К тому же я всегда питал симпатию к туркам, невзирая на «турецкую пяту» и всякие прочие вещи, о которых обычно поют слепые гусляры (хотя меня могут и заклеймить за недостаток национального самосознания). Наперекор всем я и теперь твержу: турецкая вера - разумнее, лучше и красивее всех других, мне известных. Так что сержусь я не за прозвище! Меня злит то, что ни я и никто из бывших моих школьных товарищей не можем вспомнить, почему меня наградили этим именем. Но злюсь я на самого себя, а в этом нет ничего предосудительного, поскольку вреда никому не причиняет. Но все же я злюсь. Таков мой характер. А характер у меня далеко не простой. Впрочем, есть ли на этом свете простые характеры? Во всяком случае, я несомненно человек не простой, а, напротив, сложный, даже слишком сложный, но именно потому незаурядный и интересный. Хотя, кажется, никто из окружающих так не думает. Напротив, окружающие считают меня соней и тюфяком, чуть ли не блаженненьким, который в трех соснах заблудится или‘ что-то в этом роде. А я позволяю им думать как угодно и твержу про себя: «Ладно, ладно! Идите вы, господа, куда подальше. Не так все просто, придет время, вы меня узнаете…» Успокаивать себя я мастер, что правда, то правда. И только когда я один, дома, с моими насекомыми, я даю волю гневу уже без оглядки. Посмотрю в зеркало, а там мрачное, страшное лицо, искры из глаз сыплются, иной раз сам пугаюсь своего взгляда. И тут наступает черед моей коллекции. Браво, насекомые! Иными словами, у меня отличная коллекция заспиртованных насекомых, хотя я не специалист, не энтомолог, и занимаюсь этим как любитель, правда, с детства. Моя коллекция аккуратно разложена в одинаковых картонных коробках с прозрачными целлофановыми крышками, я их делаю сам, и сквозь них хорошо видны букашки на своих булавках. Я горжусь этой коллекцией, пусть в ней и нет ни одного редкого экземпляра из тех, например, которые водятся в пещерах и никак еще не названы. Моя коллекция состоит из самых обычных, так сказать, отечественных насекомых: мух всех размеров и видов, бабочек, ос, пчел, шмелей, шершней, кузнечиков, богомолов, оводов, стрекоз, тараканов, уховерток, колорадских жуков, божьих коровок, навозных жуков, в том числе вонючих клопов, пауков, хрущей, майских жуков и сотен других. Какой бы она ни казалась примитивной, для меня, это чудесная коллекция. Что бы я без нее делал? Я живу ею, она — главное мое развлечение: ведь у меня нет ни жены, ни детей, ни друзей, ни любовницы. Я осужден на одиночество и на них, моих букашек. И когда люди меня разозлят, оскорбят или унизят, я спешу к своим насекомым, на них я вымещаю злость, и мне сразу становится легче. Взять хотя бы нашего директора, человека грубого и вздорного. Вот он, сверкая из-под очков выпученными глазами, входит в комнату, где мы работаем, останавливается у моего стола и начинает реветь мне в ухо: «А вы переверните хоть страницу! Проведите черту! Сложите! Вычтите! Посадите наконец кляксу! Что угодно, только не спите! Какого черта вы делали ночью?» Наорет и выйдет. А ведь я со всем тщанием складываю колонки цифр, вывожу сальдо, весь ухожу в работу, но разве я виноват, что мое лицо всегда кажется заспанным? Какая же скотина, наш директор! Но я ему отомщу, 6удет и на моей улице праздник, узнает он почем фунт лиха. Однако спокойствие, главное, братец, не торопиться и нужно держать себя в руках и не делать глупостей, чтобы не испортить все раньше времени. Дома я первым делом отыскиваю коробку с шершнем — шершень вылитый директор, такой же толстый и рыжий. Значит, так! Беру шило и с величайшим, какое можно только вообразить, наслаждением начинаю: «Получай шилом в зад, еще и еще, чтоб не говорил, будто я сплю, когда я не сплю. Ненавижу тебя, вот тебе еще!» Утолив гнев, я успокаиваюсь. Вот каков я в гневе (действительно, мой гнев страшен), и вот как букашки помогают мне умерить злость. Все мои обидчики сидят заспиртованные и аккуратно наколотые на булавки. Домоуправша, к примеру, отвратительная злобная баба — овод, неповоротливый официант в нашей столовой — навозный жук, а --">