Анна Геннадьевна Крокус - Отчий дом

властно охватит новую порцию берёзовых поленьев. Женщина присела рядом с камином и протянула руку, на мгновение почувствовав мнимое ароматное тепло, и… воспоминания всё-таки захлестнули.

– Вот вы где! – Серафима вздрогнула и быстро убрала руку. – Ваш чай сейчас остынет, присаживайтесь! – Девушка проворно поставила на читальный столик серебряный поднос с двумя фарфоровыми чашечками. На одной из них витиеватым золотистым почерком было выведено её имя.

– Забавно… – Женщина взяла чашечку в руки и провела пальцами по гравировке. – Я думала, что здесь забыли моё имя…

– Почему же? – встрепенулась юная особа. – Григорий Петрович берёг её для Вас как зеницу ока! Всё ждал, когда Ваши пальчики коснутся её вновь.

– Вот как… – Серафима аккуратно поставила чашку на поднос и внимательно взглянула на девушку: – А Вы давно работаете в доме моего отца?

– Знаете, на самом деле недавно… Я свою маму подменяю… Она просто приболела.

– А кто же о ней заботится?

– Младший брат… Мама просто место терять не хочет. – Мила опустилась в кресло и сокрушенно вздохнула. – Сами понимаете, какие сейчас в Москве расценки… Мама почти на всём экономит, чтобы братика на ноги поднять, чтобы образование достойное, чтобы в школе не косились и не обижали… А я ни за что не позволю, чтобы из-за нелепой простуды она жалела об увольнении, вот и напросилась к Григорию Петровичу… – ресницы дрогнули, и карие глаза засветились. – Он у Вас хороший человек, всё понял с полуслова и позволил даже неполный рабочий день! – маленькие ладошки вспорхнули и сделали благодарственный пируэт, после чего девушка поспешила сменить тягостную ноту: – А Вы уже к нему ходили? Как он Вас встретил?

– Я так боюсь его побеспокоить… Вдруг он ещё не проснулся, а я с дороги, и… мы так давно не виделись.

– Пятнадцать лет… Я бы не выдержала!

– Я вижу, Вы осведомлены о наших отношениях… Это даже хорошо, не придётся лукавить.

– Ой, Вы не подумайте! – собеседница поспешила снова использовать свои ладошки, но уже в защитной позиции. – Григорий Петрович никогда не молчал о том, как сильно скучает по Вас.

– Правда? – женщина удивлённо вскинула брови и отвела взгляд в тёмную пустоту камина, словно ища в его пепельном отчуждении поддержки.

– Конечно! Ну что Вы?! – Девушка понизила голос и осторожно наклонилась поближе: – Он даже Ваши фотографии у себя в кабинете и спальне не даёт никому трогать! Говорит: «Вот моя Фимочка придёт и посмотрит, какой она покинула мой дом».

– Хм, весьма странно, что эта мысль его не покидала всё это время. Мила, а Вы знаете… почему я ушла?

– Я никогда не спрашивала у Григория Петровича… И от матери никогда не слышала. Я видела, как больна для него эта тема, и не позволяла себе интересоваться этим.

– Верно, это даже к лучшему… – Серафима слегка вздохнула, но всё же настороженно посмотрела на девушку. К тому времени, как чашки опустели, но всё ещё хранили ароматное тепло, за окном стемнело, и разговор Серафимы и Милы приобрел доверительный и лёгкий оттенок. Девушка вела себя спокойно и искренне, но женщину не покидало ощущение того, что она что-то недоговаривает. Списав это нелепое подозрение на волнение и усталость, женщина всё-таки расслабилась и позволила себе даже неподдельный смех, когда Мила с упоением рассказывала ей о том, как Григорий, подобно капризному ребёнку, клянчил сладкий кофе вместо горьких таблеток и говорил, что придёт его Фима и позволит ему «мелкие шалости».

– Кстати, об отце… Думаю, стоит к нему подняться. Он заслужил чашку своего любимого успокоительного.

– Да, да, конечно, я как раз распакую новую упаковочку молотого арабского! – девушка быстро поднялась и, сверкнув напоследок заискивающей улыбкой, удалилась. Серафима проводила её взглядом и обернулась, пряча тревогу потемневших глаз в ноябрьских сумерках, неожиданно постучавшихся в большое овальное окно. Сердце тяжело тронулось, как переполненный состав на рельсах, постепенно набирая скорость, по мере того, как она приближалась к лестнице, ведущей к неминуемой встрече. Дутые ступени не обронили ни одного скрипа под её ногами, предательски кончаясь. Серафима была готова ощущать их деревянную мощь ещё очень долго, лишь бы не ощутить в своих холодных пальцах оловянную ручку заветной двери в спальню…

– Тук-тук… – она не узнала свой осипший испуганный голос, как и не узнала мужчину, лежавшего в --">