Валентина Ивановна Ермолова - Мужские прогулки. Планета Вода

— Посмотри… Вон сколько народища понаписано! — со злостью воскликнул Махлин. — Вон их сколько, друзей! И ни один не кинулся, не поинтересовался, не прибежал узнать, что с другом!

Послушный его требовательному взгляду, Михаил Михайлович открыл книжку и, перелистав несколько страниц, увидел свою собственную фамилию, выглядевшую странно и отчужденно, как бы не имевшую к нему никакого отношения. Он смотрел на маленькие, с легким наклоном влево строчки и не чувствовал ничего, кроме тупого недоумения: был человек — и нет человека!

Махлин всматривался в него, ждал чего-то.

— Вот она, наша жизнь, — меланхолично выдавил наконец Михаил Михайлович и тут же устыдился банальности произнесенной фразы.

Махлин несколько секунд помолчал, потом разочарованно фыркнул и возобновил свой скорый, мелкий бег по комнате. Михаил Михайлович выжидающе смотрел на него. Набегавшись, Махлин круто остановился возле Фиалкова и с досадой закричал своим резким и сиплым голосом:

— А ты-то что? Ты где пропадал? Друг называется! Да я бы таких друзей…

— Что значит «пропадал»? — возмутился Фиалков и неожиданно для самого себя с чопорным видом пояснил: — Я, к вашему сведению, не имею обыкновения пропадать. Просто я… э… мы не являлись друзьями.

На лице Махлин а появилось выражение злой веселости, и он воскликнул:

— Во дает!

Он еще хотел что-то добавить, но тут без стука вошла дворничиха, свежещекая, хорошо одетая молодуха. И Махлин, оставив Фиалкова, полностью переключился на вошедшую — что-то спрашивал, что-то записывал. И Фиалков постоял-постоял, с каждой секундой все больше ощущая неуместность своего присутствия здесь, и двинулся к выходу.

Странная заторможенность прошла лишь на следующий день, и Фиалков испытал естественное чувство потрясения, с медицинской обстоятельностью представив подробности смерти человека, с которым он, уходя из его дома, попрощался небрежно, как обычно делают люди, убежденные, что очень скоро увидятся снова. Кончина знакомого человека вообще поражает и опечаливает, а тут знакомый был молод, всегда казался вполне здоровым. Несколько дней Михаил Михайлович ходил под впечатлением смерти Константинова, и все валилось из его рук. Не давал покоя и неприятный осадок, оставшийся от разговора с белобрысым следователем. Брошенное Фиалкову обвинение в черствости и равнодушии — а как же иначе было понимать слова Махлина? — задело очевидной несправедливостью, не забывалось и царапало душу. Белобрысый следователь с выражением язвительности и горечи на лице был прав вообще, но несправедлив по отношению к Фиалкову. Михаил Михайлович не успел, не смог ничего толком объяснить Махлину.

Действительно, это ужасно, когда человек умирает в одиночестве, не получив ни от кого помощи — и прежде всего от друзей и близких. «Но я-то тут при чем? — мысленно возражал теперь Михаил Михайлович. — Ведь мы не были друзьями!» — «Что тогда тебя заело?» — слышался в его ушах сипловато-пронзительный голос Махлина. «Еще бы не заело, заест тут! Но вот ведь дело-то какое, я чувствую себя без вины виноватым, хотя ни в черствости, ни в равнодушии обвинить себя не могу — не ходили мы с Кинстинтином в друзьях, наши отношения ни по классическим, ни по современным меркам никак не поставишь в разряд дружеских». — «Во дела! — слышался ему язвительный голос Махлина. — Если люди неприятны друг другу, то они не должны встречаться. А если приятны — должны дружить. Я так это понимаю…» — «Но такие отношения, какие были у нас, — сегодня не редкость, — пытался растолковать мысленному собеседнику Михаил Михайлович. — Множество людей связаны друг с другом такими ограниченными контактами. С одним хорошо играть, допустим, в карты, с другим — в теннис, с одним ходить в кино, с другим — разговаривать о работе, третий только и годится на то, чтобы выпить с ним в подъезде и тут же разбежаться в разные стороны». — «Ишь ты, — иронически всхохатывал Махлин, — очень удобно! Узкая специализация, значит?» — «Что поделаешь, — пожимал плечами Фиалков, — дружба — штука весьма избирательная, со взыскательным вкусом. Вот и приходится идти на компромисс, удовлетворять потребность в общении, так сказать, не качественным, а количественным путем…»