Уильям Уортон - Пташка

какая-то жуть, прямо мурашки по коже, особенно когда он надевает этот дурацкий костюм голубя.

Я снова смотрю направо и налево вдоль коридора. Для дурдома здесь ужасно тихо. Большинство палат имеет двойные двери. Во внешней двери есть маленькое окошко, через которое можно посмотреть, что делают сумасшедшие; внутренняя дверь зарешечена. Я сижу в пространстве между двумя этими дверями.

Здешний госпиталь выглядит куда лучше, чем тот, в Диксе, откуда я приехал. Там я в отделении пластической хирургии, где все то и дело шастают туда-сюда. Между операциями проходит две-три недели, иногда месяц. Мы не считаемся больными, поэтому нам разрешают покидать госпиталь, пока мы ждем следующей операции. Лично я между ними отправляюсь домой; в местном магазине меня принимают за великого героя. Врачи говорят, мне осталась всего одна операция, но в том месте у меня не будет расти борода. Интересно, кто в наше время, черт побери, отращивает бороду?

«…Эй, Пташка, дружище! Помнишь ту простушку, что была у нас в голубятне? Она от тебя просто тащилась, малыш. Хотел бы сейчас уединиться с ней в каком-нибудь тихом гнездышке, а?»

Где-то с минуту мне кажется, что я до него достучался – это видно по тому, как сгибаются и разгибаются его пальцы. Он будто на полном серьезе примеривается к такой возможности. Какого дьявола, что за резон так выслуживаться, чтобы попасть в восьмое отделение? Все равно оттуда потом всех выпускают.

А эта простушка-уродина все вышагивает перед Пташкой, ходит туда-сюда, красуется, как на параде, тихонько гулит и прогибает спинку, как это делает у голубей самочка, когда хочет, чтоб на нее вскочил ее дружок. Она флиртует с ним, эта ведьма. Когда Пташка сыплет на пол зерно, она не бросается его клевать, как остальные; о нет, она вспархивает на руку к Пташке и заставляет ее кормить. И делает те же самые движения, которые делает самочка, когда ее кормит самец. Пташка даже зажимает зернышки между губами, и она вынимает их оттуда клювом. Господи, иногда я действительно начинаю думать, что Пташка в тот момент на самом деле считал себя голубем.

Согнуть дерево или наполнить парус – это ничто. Важно знание-понимание, а не знание-умение. Птица знает, как летать, не зная, как она это делает.

Интересно, вспомнит ли Пташка историю о том, как мы с ним ходили искать клад? Это было после истории с газгольдером и после того, как нас заставили сломать голубятню. Мы только что закончили школу первой ступени, и Пташку отправили в католическую школу, а я пошел учиться в городскую школу Верхнего Мериона. Мои родители тоже католики, но они католики-итальянцы и ходят в церковь не слишком часто. А у Пташки старики души не чают в мессах и тому подобных вещах.

Однажды мне задают написать рассказ для урока английского, а так как у меня практически нет никакого воображения, то я решаю, что при участии Пташки можно разыграть подходящий сюжет, а потом описать все как было. На уроке мы только что прочитали «Золотого жука» Эдгара По – должно быть, он-то и подкинул мне идею.

«…Эй, Пташка! Помнишь, как мы ходили искать клад старика Косгроува? Вот это была история, Господи Иисусе!»

Прихожу я домой к Пташке с этой самой картой – у меня ушла целая неделя, чтобы ее смастерить и вообще подготовить все остальное. Я подержал ее над огнем, чтобы она стала коричневатой, а по краям вообще обгорела. Боже, это был настоящий шедевр! Все зашифровано, и мы идем в комнату Пташки, чтобы разгадать тайну. Убираем с письменного стола одну из Пташкиных дурацких моделей, чтобы разложить карту. Дождь в тот день льет как из ведра.

Пташка вечно делает модели птиц. Он собирает их из бальзового дерева и бумаги, точно так же, как делают модели самолетов, только у него это птицы, приводимые в движение скрученной резинкой, которая заставляет их махать крыльями. Некоторые устроены довольно сложно: их крылья встают вертикально, когда поднимаются, и горизонтально, когда опускаются. Ему даже удается заставить некоторых из них летать. Загвоздка в том, что ни одна из них не летит так далеко, как обычная модель самолета. Слишком много времени уходит на взмахи крыльев, и резинка успевает раскрутиться, так что настоящего полета не получается.

«…Дружище, а ведь ты со всеми потрохами запал на ту чертову карту, правда же, Пташка?»

На карте довольно путано указывались разные направления типа «от этого дерева до той скалы», ну и все такое, как и положено для --">