Игорь Викторович Савельев - Как тебе такое, Iron Mask?

или полтора назад. Их команда выиграла в регате. Не то чтобы это было серьезно. Каналы, плутавшие по старому Кембриджу (иногда прямо под домами – под застекленными галереями, отсыревающими башнями), были больше аттракционом для туристов. Как и босые мальчики и девочки якобы в форме – но никто уж сто лет тут такого не носит, – лихо управляющие лодками с помощью шестов.

Победа оказалась спорной, и в газете Тринити-колледжа – в стане проигравших – сделали грязный намек. В нем фигурировала даже «лживая сочинская Олимпиада», хотя обиженные авторы вряд ли подозревали, как близко пролетел их снаряд. Alex Nikolaev был для них сыном абстрактного oligarch’а и в меру безликим воплощением того, что «русские всё купили». Это было неприятно, но не более того. Тео, которого, кажется, пробрало, что брошена тень на команду, ходил и зудел: «Подай на них в суд!» Он не понимал, why not, и вообще ничего не понимал, двухметровый дурень. (Ну вот и всё. Алекс улыбнулся, подошел и обнял его.)

Объект выехал в Хитроу

Суд. Просто смешно. Алекс не хотел, чтобы над этим судом на следующий день ржал весь Кембридж, а послезавтра в газетах, и уже не студенческих, раскопали и рассказали бы, чей он сын.

– Ну вот и всё. Я поехал.

У Тео невозможно жесткая щетина; sweet, конечно, но это что-то нечеловеческое. Когда они только начали встречаться, Алекс все время ходил с красной мордой, как Ded Moroz. То есть у него все лицо оказывалось выскоблено подбородком Тео, не подбородком, непонятно чем, потому что вроде лицами-то они не терлись. Декан Макдаун даже отпускал шуточки про русский алкоголизм. Но потом поплатился за свою неполиткорректность: нет, «русские деньги» тут ни при чем, просто еще более раскованные шутки с кенийской студенткой чуть не сломали декану карьеру. Так что Алекс перетерпел и победил – как делал в жизни не раз.

На вокзале он всегда вспоминал, как приехал в Кембридж впервые – тогда еще на экскурсию; ему казалось, что все будет в точности как в «Гарри Поттере» с платформой 9¾, тем более что и… В общем, неважно; когда они (не с отцом, конечно: отец не рискнул приехать инкогнито) вышагнули из кингс-кросского экспресса, Алекс был почти оскорблен. Он ожидал увидеть маленькую английскую станцию со средневековым особнячком и круглыми часами, а увидел какое-то сталинское monstrosity и толпы людей. Ладно.

Зря он, например, рассказал Тео, кто его отец. И тем более пересказал историю с мужиком из Сколково. Но Алексу тогда казалось, что это дико смешно. А Тео показалось диким (без «смешно»). Тео разве что не крутил пальцем у виска, и примерно с тех пор он реально думает, что царевичам головы рубают прямо в Кремле.

Была какая-то рутинная пресс-конференция в Москве. Сразу несколько друзей прислали Алексу ссылки и даже указали, с какой минуты смотреть и смеяться. Иностранный журналист неожиданно для всех спросил: «Господин вице-премьер, а правда ли, что бизнесмен Максим Николаев – это ваш сын?..»

Алекс даже не знал, кто такой Максим Николаев. Погуглил. Оказалось, версия, озвученная иностранцем, популярна на всяких «компроматах» и прочих сливных ресурсах. Речь шла о каком-то strange man из Сколково. Или не из самого Сколково, а из каких-то присосавшихся фондов; ну, неважно. У парня оказались правильная фамилия (впрочем, нередкая) и правильное отчество (нередкое тоже), и этого уже хватило, чтобы молва записала его в сыновья к вице-премьеру. Ну а что? Не может же такой талантливый парень – тридцати еще нет, а Сколково уже в кармане – быть ничьим?..

Странно, что западных журналистов заинтересовала такая «камерная» тема. С другой стороны, российские бы никогда и не спросили: они как в рот воды набрали – и вообще, и тогда, – а из президиума зашикали, что вопрос не по теме и пресс-конференция – про показатели «Газпрома», и…

Но Михаил Андреевич Николаев вдруг ответил.

Алекс ожидал от отца ответа «нет», или отповеди про частную жизнь семьи не для камер – в стиле раннего [Mr. P.]а, или какой-нибудь скабрезной шутки в духе [Mr. P.]а позднего: его соратники удивительно быстро перенимали этот толстоватый юмор. Но вместо этого отец прочитал пространную речь на пять минут, из которой решительно ничего нельзя было понять (назавтра она разошлась на мемчики, но слабенько: все-таки не та фигура). Иногда из бессмыслицы-отглаголицы выныривало, как обломок доски после крушения корабля, «кто не слеп, тот видит» или даже стихотворная строчка. По крайней --">