Василий Владимирович Иванов - Как Анна корове ящур лечила

заготовкам, то в сельпо, и болели только от самогонки с похмелья.

Вот и гуси загоготали во дворе. Анна вышла во двор, ловко поймала сеголетка-гусака. Молча завернула крылья за спину, положила его голову на чурку; гусь только сильнее вытянул шею, гукнул и прикрыл плёнкой глаза. Правой рукой крепко зажала топорище и, коротко размахнувшись, тяпнула лезвием острого топора по шее, поближе к голове. Положила затрепетавшую тушку гуся, дёргающую лапами, на спину около чурки, оставив её истекать кровью.

Потом Анна пошла в баньку, низко просевшую в землю, из-за чего пришлось сильно наклониться, отдавая земной поклон баннику, живущему, говорят, обычно где-то под полком. Внутри баньки были густые сумерки, которые создавало мутное, полупрозрачное треснувшее стекло окошечка под потолком. Почти на ощупь разожгла небольшой огонь под чугунным котлом, накрытым деревянной крышкой. В котле находилась немного не добродившая брага, исходящая квасными пузырьками. От котельной крышки отходил медный змеевик, погружённый в корыто с водой. Анна взяла с полка двухчетвертную^[2] бутыль и пристроила к концу змеевика.

Следуя своим мыслям, Анна вышла из баньки, снова отдав поклон уже белому свету. Быстро ощипала ещё тёплого гуся. Потом опалила тушку в печи, пока ещё не прогорели дрова, держа её на вилах, ощущая жар на руках и лице.

Пока прогорали дрова в печи, Анна выпотрошила гуся. Шею, лапы, потроха и кончики крыльев отложила отдельно. Гусиную тушку, пахнущую вытопленным жиром и обгоревшими пестами, обмыла, натёрла солью снаружи и изнутри, туда же положила пучок укропа и уже начавшей жухнуть, но издававшей ещё ядрёный запах зелени чеснока.

Анна быстро, почти бегом, сходила в баньку, поправила огонь под котлом, чтобы не слишком горел. От кончика змеевика тонкой строчкой непрерывных капель в бутыль уже стекал тёплый самогон. Подлила холодной воды в корыто.

Вернувшись к печи, подождала, пока дрова превратятся в угли, изойдя синим огнём, выгребла их кочергой, вымела остатки берёзовым голиком. Положила гуся на под, предварительно привязав бечёвкой крылья к тушке, и деревянной лопатой поставила его в печь, прикрыла хайло гнёткой.

Анна присела на лавку, устало положила руки на колени, задумалась, потом вздохнула и махнула рукой своим мыслям.

Пришли старшие дети, завершив учебный и рабочий день. Нужно их накормить. Пришлось отвечать на вопросы.

— А где наша Зорька?

— Заболела. Яшшур у неё нашли.

— А в печи что?

— Лекарство от яшшура.

Больше вопросов не было. Мамка явно была не в настроении. Дети знали: по тому, как она отвечала, лучше не продолжать спрашивать — не дай Бог сейчас ей под горячую руку попасться.

Анна ещё раз сходила в баньку. Поставила ковш под ещё падавшие капли, пахнущие сивухой. Вынесла большую бутыль с самогоном, перелила часть в меньшую, четвертную бутыль, заткнула её деревянной затычкой.

«Ну вот и готово, — подумала Анна. — Пора бы и отдохнуть».

Ночью Анна ворочалась, вздыхала, вспоминала прошлую, довоенную спокойную жизнь. Дети рождались легко. С тридцать третьего по тридцать девятый появились на свет две дочери и два сына. Работал только он. Трудяга и рукодел был отменный: сапоги мог стачать, бондарничал, вон бочата крепкие целы до сих пор, — всё спорилось. До колхоза вообще горя не знали. Земля была. Лошади были. Коровы были. Маслобоенку каменную начали строить. Людей нанимали по сезону. Всего хватало. Потом в колхоз пришлось вступить. Всё равно можно было жить.

И вдруг война.

Почти всех мужиков с четвёртого года по двадцать четвёртый военкомат вычистил. Потом больше половины баб получили кто похоронку, кто справку: «Признан пропавшим без вести». Если похоронка, то хоть какие-то копейки можно получать, а если пропал без вести — то ничего, зато осталась надежда: а вдруг объявится? До сих пор ждут.

К концу сорок пятого вернулось меньше половины, да и половина из них покалеченные.

Все вернувшиеся фронтовики праздновали возвращение. Ходили от двора ко двору. Встречались с теми, кто вернулся, поминали тех, кто погиб. Сомневались, что вернутся пропавшие. Они-то точно знали: просто писарь не внёс в список погибших. Вот и к ней зашли, выпили-закусили и ушли, оставив плакать.

Эх, война, война.

Четверо на руках осталось. Хоть горюй, хоть не горюй — детей поднимать надо. Пока шла война, постепенно были выменяны и проданы бричка, телега и кое-какой инвентарь, что в --">