Геннадий Мартович Прашкевич - Гуманная педагогика

Иногда снится Сонечка, холод зимний. Ну и что, принимал ее за овцу? Ну и что, она ни разу не пропустила занятий литературного кружка? Своих-то стихов больше не читает, не пишет. Зима за окном, островная метель гудит. Зову, окликаю во сне: «Соня! Соня!» — а откликается Зоя, Кружевная Душа.

Гладит красноухую, подмигивает.

Растет, наверное.

Южно-Сахалинск, Хабаровск, Новосибирск,

1971, 1989, 2019

От автора

Иванов Всеволод Никанорович — русский философ, культуролог, талантливый писатель и журналист. Родился 7 ноября 1888 года в городе Волковыске Гродненской губернии (Российская империя). Окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, стажировался в университетах Гейдельберга и Фрейбурга. Научной работе помешала Первая мировая война. После Февральской революции Иванов — ассистент на кафедре философии права (Пермское отделение Петербургского университета). Оттуда призван в январе 1918 года на службу в военную газету «Сибирские стрелки», выходившую в частях белого генерала А. Н. Пепеляева.

С мая 1919 года Иванов в Омске, он — вице-директор Русского бюро печати, колчаковского пропагандистского центра. С белыми войсками ушел на Дальний Восток, оттуда в Мукден. С 1922 по 1945 годы жил в Китае, Корее, Маньчжурии. Прекрасное знание восточных языков открыло перед ним огромные возможности. Он активно занимался журналистикой, писал и издавал книги, вел переписку с Н. К. Рерихом. Сотрудничество с советской разведкой (понятно, скрываемое) позволило Всеволоду Никаноровичу в 1945 году вернуться в Советский Союз, куда он действительно хотел вернуться.

В Хабаровске он жил до 1971 года — года своей смерти.

Основной философский труд В. Н. Иванова — «Дело человека. Опыт философии культуры» (1933). На культуру Всеволод Никанорович смотрел как на мир законов инвентивных (от лат. inventio — изобретение), в отличие от природы, мира законов конститутивных. То есть вершину мира инвентивных законов (мира культуры) образуют идеи морали и религии. Нередко Иванова относили (и относят) к представителям евразийства, но сам он не считал себя ни евразийцем, ни антиевразийцем, вполне справедливо полагая, что самобытная русская культура будет вызревать не как простая равнодействующая двух культур (европейского Запада и азиатского Востока), а именно как своя, оригинальная культура.

Когда мы познакомились (1968), мне было двадцать семь лет, Всеволоду Никаноровичу почти восемьдесят. Нас связывал интерес именно к языку, к живой культуре. Мы даже собирались с ним написать совместную книжку о современном Китае, в то время относившемуся к СССР откровенно недружественно. К сожалению, времени не хватило. Всеволод Никанорович любил развивать всяческие легенды, связанные с его необычной жизнью, думаю, иногда он вполне сознательно запутывал свое прошлое. Почему нет? Многие годы я вдумывался в это его туманное прошлое, изучал связанные с ним материалы. Отсюда и даты, проставленные под моим романом. Это годы, когда я пытался написать нечто о самом Деде — так называли Всеволода Никаноровича в близком кругу. По тем или иным (не всегда зависевшим от меня) обстоятельствам эту работу я закончил только в 2019 году.

Поистине, русский писатель должен жить долго.

И последнее. Стихи в тексте — необходимость. Жестокие времена полны поэзии, не обязательно жестокой. Этот парадокс многие историки отмечали. Если какая-то приведенная мною строка не совсем точна, приношу свои извинения, ведь мои герои цитировали их исключительно по памяти, иначе быть не могло.

--">