Константин Олегович Гирлин - Собрание сочинений. Том I

вглядывался в небо, пораженный «слепотой духовной», и не видел на нем ничего, кроме науки. Я забыл себя в исканиях животворящего, «Руки ведущей»: «Где ты, Господи? — вопрошал я в «истощении души». — Где ж ты, звездочка, открывшаяся волхвам, «звезда Рождества», — существуешь ли?» Но лишь пугающая тишина косилась на меня черным глазом. Что ж, скоро и мне молчать… А сегодня — прямо сейчас — случился во мне переворот!.. Это произволение Господне! «Развернуло» меня. Я увидел Себя, и как-то неожиданно осенило мыслью, «из тьмы» будто пришло: пока на небе искал я оправдания моей постылой жизни, спрашивал себя: откуда Я? — Бог был рядом… незримо. Так вот оно что: воистину, Царство Божие внутри нас, встретить Бога можно только внутри своего Сердца, в его глухих катакомбах. А ведь на небе нет никого, Дашенька! Оно мертвое, слышишь! Оттого так много несчастливых, хоть и по-настоящему верующих людей: они не сердцем верят, но глазами, — рыщут по пустому небосклону, изучают холодный космос; кружат вокруг, тычутся, как звери, мордой в слепую бездну, скребут по ней глазами — какая бездонная тоска в этих несчастных глазах! Их Бог — это действие, поступок; эти прокаженные хотят видимого бога, — чтобы его сфотографировать. Так мало настоящей веры, солнышко, и так мало любви к страданию. А ведь в страдании происходит «чистка души», тогда и счастие случается. Побольше бы болеть, чтобы себя не забывать, — рай приходит через муку и скорбь. Истинная жизнь ведь начинается именно со страдания. Подобно тому, как женщина испытывает боль, даря новую душу нашему миру, так и дух, проявляясь в теле, приносит ему боль. Только высшие страдания открывают свет жизни. Человек, видящий в горе только горе, останется заточенным в плоть до смертной казни; видящий же в горе благо, будет помилован — обретет свободу.

Сегодня прочитал у Торо: «Судите о своем здоровье по тому, как вы радуетесь утру и весне». Значит ли это, что я болен?.. В этой болезни великая сермяжная правда! Жизнь моя зачеркивается одним словом, вынесено оно за черту — с прописной буквы: «Погибель». Какой-то паралич душевных сил… Кровь моя, Дашенька, может так случиться, что меня вдруг не станет. Все это не окончательно, но бывают минуты, когда «уход» видится мне необходимым. Тогда я вспоминаю: жизнь ничего не стоит, но драгоценна, чтобы ею жить, — и снова живу, снова существую. Мне ничего не нужно, у меня нет ничего… Есть одна лишь мысль — безумие какое! — попросить тебя об одной глупости. Только это не глупость вовсе: в положенный час схорони меня рядом с деревом. Тут сакральный смысл: хочу, чтоб оставила меня там, где Николенька закопал зеленую палочку². У нас во дворе — на Краю света — живет одно такое дерево: раскидистое, бросающее уютную тень… посиделки-полежалки… хорошо устроиться, почитать про «Синее счастье! Лунные ночи!», — только с ним ничего не растет. Такое внушающее одиночество! Мне жалко его — напоминает… Ты все поняла?.. Душа моя, положи меня под этим одиноким орехом, отпусти словечком добрым, прощальным, — чтоб все улыбалось вокруг, чтоб все по воле Божьей. Наступит весна — прилетят птички, гнезда совьют, напоют нам о далеких теплых странах — заморских краях, царствах тридесятых. Мы их сказку послушаем — и будем петь с ними сердцем. Пройдут года: моя душа будет душою этого дерева, мы станем единым, неделимым, — как Бог положил. Тогда приходи. Попросишь это дерево рассказать обо мне — и оно зацветет. А однажды сядет на нас птица, клюнет плод… — и унесет вместе с ним душу мою на небеса.

Подумаешь: нытье какое! Нет, мой Свет, здесь другое: здесь коллапс душевных сил, здесь пропасть! Грешно так думать, но, кажется, смерть моя созрела. Знаешь, я теперь каждый день солнцу говорю: «Ничего больше не попрошу у тебя — нечего. Кончено. Только благодарю тебя: за радость и за страдания. Пошли людям и животным тепла и света, согрей их на земле. Спасибо! Спаси-Бог». Что со мной происходит — не знаю, но другим, «противным духу своему», быть я не желаю.

кто Я?

зачем Я?

куда Я?

Размышляю, ломаюсь мыслями до одури. Живу как опрощенец, как бы вне цивилизации, в коконе… с котом живу. Хотя у кота этого даже имени нет. Но это друг — настоящий, доброе благодарное животное. Такой взгляд особенный… Ну чего ты, Котович мой… Скажу тебе честно: животную жизнь я ниже человечьей --">