Евгений Максимович Титаренко - Минер

в наши лица и во все горло заорал:

— Да лучше я их в холодильник посажу!!! По крайней мере довезу в целости и неиспорченными! Я вас…

Страшный матерщинник.

К следующему его рейсу мы уже имели собственный мегафон, и, едва нос теплохода появился из-за поворотной скалы, начались переговоры.

Мы желали ему, чтобы у него борт оторвался, чтобы ему корму тюлени отъели… Он нам тоже что-то желал. Сущий оборотень.

Все это, само собой разумеется, происходило в буднях с ночными занятиями, дежурствами… Но я расскажу только о Минере и лишь о том, что сколько-то его касалось.

Оказался он среди нас по причине более чем основательной.

Тральщики после войны, кажется, по нескольку раз избороздили море на сто миль вокруг. А северные ветры нет-нет да и выбрасывали к нашим берегам круглые, поросшие тиной и водорослями шары. Это были обыкновенные, с рожками, немецкие мины.

Однако случалось, что они оказывались и отечественными. Нам от этого было не намного приятнее.

Впрочем, года два уже мы ничего не слышали о подобных сюрпризах.

Тут же вдруг — как по заказу. В полнейший, редкий для этого времени года штиль наблюдатель с сопки в двух кабельтовых от берега заметил первую «гостью».

Захватив бинокли, мы поспешили на пост.

Благо, в воздухе ни снежинки. А солнце в ту пору еще приподнималось над землей. На видимость жаловаться нельзя было.

Темная округлая масса колыхалась на водной глади по каким-то одним ей ведомым законам: то появляясь на поверхности почти до половины, то вовсе исчезая.

Радировали на главную базу, чтобы выслали минеров и предупредили окрестные точки.

Часа через полтора к нам пришел катер с минерами. Часа через два все было кончено.

Но с этого случая море будто полюбило нас.

Вторую злодейку удалось перехватить уже у самого нашего проливчика.

Началась непрерывная полоса снежных зарядов и штормов.

Кто-то из матросов-романтиков, невзирая на погоду, решил, перевалив через невысокую сопку (единственное, что отделяло нас от моря), прогуляться вдоль прибрежной полосы, и чуть было не налетел на еще одну незваную и нежданную пришелицу. (Романтики часто платятся за непредусмотрительность.) Был прилив, и она лежала, уткнувшить в песчаную отмель.

Мы выставили на безопасном расстоянии от мины посты ограждения — кто ее знает, не вздумает ли она кувыркаться во время отлива? А Майор опять вызвал базу.

Позже, насколько это правда — не ручаюсь, нам объяснили, что некий Циклон, разыгравшийся в некоем далеком Квадрате, расположенном вне наших вод, поднял волну до двенадцати баллов и мало-помалу рвет проржавевшие со временем тросы, которыми мины крепятся к якорю, и, ликвидируя таким образом минное поле, по недостаточно выясненной еще кривой экспортирует его в нашу точку.

Выбор со стороны Циклона столь же лестный, сколь и неприятный.

Прибыл Минер поздно вечером.

Кстати, когда я буду говорить в дальнейшем «ночь, день, утро, вечер», я буду иметь в виду «когда мы спим, когда работаем, когда встаем и когда ложимся». С этими понятиями Большой земли не расстаются в Заполярье даже те, чья жизнь от рождения и до седых волос проходит то в свете долгого дня, то в сумерках не менее долгой ночи.

Минер прибыл с четырьмя матросами и, оставив их в коридоре, сам пришел к Майору. А мы, чтобы не выдать кровной своей заинтересованности в нем, закрылись в кубрике и болтали, лежа в постелях, не раздеваясь.

Из кабинета Минер вышел на крыльцо и долго молча вглядывался в темноту. Снежный заряд к этому времени стал таким плотным, что нечего было и помышлять о работе.

В похожий вечер я шел однажды из кают-компании, до которой от нас всего сто метров. И около получаса блуждал по пояс в сугробе, уже отчаялся, а находился при этом, как выяснилось, всего в трех шагах от крыльца и в шаге от тропинки.

Майор вошел к нам с новым постояльцем, и мы разом повскакали с кроватей. Нам уже сообщили, что Минер пробудет на батарее не один день.

Коротко представив его, Майор удалился. Мы тоже назвали себя, по очереди протягивая руки.

И, странное дело, вместо трепачей и зубоскалов, которые только что окружали меня, я увидел вокруг удивительно суровые, в гордой замкнутости лица. Кажется, моя физиономия тоже вытянулась в благообразной неподступности.

Столь внезапное превращение было результатом реакции на выражение лица Минера.

Нет, оно не было гордым или слишком суровым — оно было --">