Шамиль Шаукатович Идиатуллин (Наиль Измайлов) - Бывшая Ленина

Даня кашлянул – грех не воспользоваться.

– Простыл, что ли? – сурово уточнила Лиля. – Варенье малиновое у вас есть? Вон, возьмите. Берите-берите, у меня три банки, куда мне…

На стоны, уговоры и объятия ушло еще минуты три. Лиля вытерпела. Дверь затворилась, когда сил у Лили не осталось даже чтобы щелкнуть замком. Она вслепую опустилась на стул, который последние полгода не убирала из прихожей, глубоко вздохнула и заплакала.

Затрещал звонок, незапертая дверь тут же отошла, Лена сунулась со словами: «Ой, Лиль Васильна, я же телефон на зарядке…» – и увидела слезы.

Она рухнула на колени рядом со стулом и стала обеспокоенно выспрашивать, утешать, обнимая и поглаживая по плечам. Лиле было стыдно и неловко – и вообще, и оттого, что любые прикосновения заставляют ее корчиться от боли и омерзения, а Лена может это заметить, а объяснять ничего нельзя. Лиля торопливо вскочила и побежала за телефоном, бормоча, что, наоборот, радуюсь, что вы хорошие такие и что так хорошо у вас всё, а сама просто устала очень, и Сашеньку увидеть хотела, чтобы лично сережки вручить, ну и накопилось.

– Авитаминоз, – уверенно сказала Лена, всматриваясь в Лилю с любовью и жалостью. – Вы бы сами малиновое-то, ой нет, от него потеть будете. Давайте я вам витаминчиков куплю и принесу, прямо завтра – нет, завтра не получится, я ж в Сарасовск, тогда на той неделе, до четверга точно. Хорошо?

– Ой, да эти витаминчики – обман сплошной, по телевизору сказали…

– Кто конкретно сказал? – грозно поинтересовалась Лена с совершенно Даниными интонациями и сама засмеялась раньше Лили.

– Да уж там говорят, все время. Леночка, ты же взмокла, простынешь.

– Мы в машине, что вы, Лиль Васильна, да и ехать тут – ни согреться, ни замерзнуть не успеешь.

– И успевать не надо. Ты, Лен, не болей. И Даню с Сашенькой береги, ладно?

– Да как всегда, – серьезно ответила Лена, рассматривая Лилю. – У вас все нормально? Потому что…

Телефон в руках Лили запел, она торопливо передала его Лене, та вскинулась:

– Ой, Даня, что-то быстро заскучал. Да-да, все хорошо, в лифте не застряла, спускаюсь уже. Знаешь, кто тебе привет передает? Ма-ама. Помаши маме ручкой. О, Лиль Васильна, машет, сказал.

Лиля заулыбалась, обняла Лену, почти ничего уже не чувствуя, и ласково вытолкнула ее за дверь.

– На той неделе, – пообещала Лена вполголоса, прикрыв микрофон пальцами, и не очень ловко зашагала вниз по лестнице.

Лиля заперла дверь и снова опустилась на стул. Плакать не хотелось, но не хотелось и идти к окну, смотреть, как дети садятся в машину и трогаются со двора на бывшую Ленина, ныне Преображенскую, по-детски маша растопыренными пальцами в сторону окошек – которые все равно закрыты ветками, густыми даже в февральской наготе. Лиля вяло подняла руку, пошевелила пальчиками как бы в ответ, уронила руку на колено и некоторое время ее разглядывала. Клеточки-складочки-пятнышки. Потом вскочила и как могла быстро подошла к окну.

Даня с Леной, конечно, уже уехали. Во дворе никого не было, как обычно в последние полгода, хотя зимой с запахом стало полегче, а дальше, наверное, будет еще легче, не зря же митинг в начале месяца прошел. Только голуби деловито бродили по газону, а их старательно не замечала крупная серая кошка. Лиля то и дело теряла ее из виду, тут же обнаруживая на пару шагов ближе к голубям.

Вечная история – одни подкрадываются, другие спасаются или не успевают, а я смотрю, подумала Лиля. А если бы не смотрела, было бы то же самое – одни бы крались, другие бы пытались спастись. И до меня так было. И когда меня не будет, все останется таким же. А я думала, все это ради меня.

Как глупо. И как несправедливо.

Голуби с шумом вспорхнули и грузно оккупировали голые деревья. Ветки закачались. Кошка презрительно мотнула головой и ушла к мусорным бакам.

Хорошо, что кошку не завела, подумала Лиля.

И посидели сегодня хорошо, ну пусть не хорошо, но по-человечески. Хоть это успела.

Лиля подумала, не оставить ли записку Сашеньке, но решила не терзать ни ее, ни себя. И так все останется. Бывшая Ленина лучше, чем записка. Наверное.