Валерий Георгиевич Попов - Запомните нас такими

Затхлый выдох портфеля.

Если он исчезнет — никто не хватится, как минимум, месяца два.

Стоит Белов и моей зубной щеткой чистит зубы Чернову!

Пришел насчет обмена, обмерил сантиметром дверь и вдруг густо покраснел.

«Знает любой дурак» — но я не дурак, и поэтому, видимо, этого не знаю.

— Что читаешь-то?

— Да тут — про одного влюбленного, который за одну ночь от любви поседел.

— Ну хочешь — и я за одну ночь от любви поседею?

— Не тот случай.

— Ну хочешь — полысею?

— Вот это ты можешь.

По правилам полагается предъявлять рукопись в трех экземплярах — но обычно и одного бывает много.

Единственное, не оставляющее в жизни следов — это среднее.

Кричал из больничного окна в газетный рупор.

Даже воротник его поседел от ужаса.

Подвижен, как ртуть, и так же ядовит.

Стал отнимать от нее куриную ножку — разыгралась безобразная сцена.

Сначала вообще денег не достали — потом достали, но слишком много.

Ну, съездишь на юг, ну, будешь полчаса после этого хорошо выглядеть — и что?

Все они, независимо от родства, ласково называли друг друга «Сяся» — и каждую субботу дрались в кровь.

— ...Сясь — ну чего ты лежишь? Ну прости, Сясь, прости!

Единственной приключение — еда.

— За чем стоишь-то?

— Да какая разница — все равно не хватит!

— Стеклянный пропуск взял?

Водитель автобуса высовывался из окошка и кричал: «Я трамвай! Я трамвай!»

— Похорошел, посвежел!

— Это от флюса.

Долго добивался разрешения на дополнительную площадь, добился, прикинул, во что это обойдется — стал добиваться запрещения.

На пыльной вывеске «Следственный отдел» пальцем выведено — «Ура»!

Троллейбус проглотил ее, как крокодил птичку.

Надеешься — будут выданы золотые кирпичи? Никогда не будет этого! Строй так!

Пойду займу у него сто рублей — чтобы он понял, что такое настоящая дружба!

— Я запутался!

— Так распутайся. Моральные изменения, в отличие от физических, могут произойти за долю секунды.

— Да — я негодяй! Негодяй! — бросал на себя в зеркало кокетливые взгляды.

— Опомнись! Ты же в холле!

— Я апел-лирую к твоему интел-лекту!

Просто так, из чисто богатырских соображений.

Весь день приводил врага в форму — мыл, причесывал, опохмелял.

То и дело ловил на ней мои взгляды.

В просьбе моей прошу отказать.

Перед уходом уже стал говорить, что именно такой коврик висел у него над колыбелькой — пришлось отдать.

В дикий шторм подошли к их полузатонувшему катеру — они попросили лишь кусочек проволоки — от всего прочего отказались наотрез.

Между тем уверенно вечерело...

— ...Я тоже согласна с этим! — от волнения даже забыл свой пол.

В лице кровь борется с молоком.

Трудно, что ли, обойти вокруг пальца, если человеку это приятно?

Скрасить ему чуток.

Вьюга помыла окна.

Давно уж надо было это потерять!

Во сне огромный хор пел: «Он слишком много захотел! Он слишком много захотел!»

— Почему хахали не выехали?

Гордо: «С томатом не ем!»

Энергичный, подтянутый, уши чуть оттопырены попутным ветром.

Крякнув, принял душ, потом, гикнув, выпил чашечку кофе.

Сперва соглашался играть только за миллион, потом, поддавшись на уговоры, согласился — за миллион без копейки, потом соглашался уже за стакан семечек — никто не брал.

Милиционер по рации: «Внимание, внимание! Купил расческу, следую домой!»

В свой дом имею право входить и воровато.

Очень горячий душ — потом очень холодный, потом снова горячий, потом снова холодный. Потом ненадолго повеситься — и все снимет, как рукой.

Вдруг увидели, что машинист выскочил из тепловоза и косит траву.

— Конечно — теперь я только чиновник!

Все почтительно слушали.

«Окоем» — это только за валюту.

Кооператив «Совесть».

Пальто для выхода, пальто для дома...

Наглая Аглая.

Не моего гигантского ума это дело!

Раньше хоть просто пил — а теперь еще начал собирать художественные альбомы.

Кокетливо поглядывал на девушку — но уронил вдруг копейку, пришлось искать.