Михаил Иосифович Веллер - «Час ноль»: глава, примкнувшая к роману

Литература создает собственный мир, а критика — нет.

Да этот критик просто питается мною, как червь яблоком! И где жрет — там и гадит. Ты кто такой?!

Критика — это когда критик учит писателя, как он, критик, написал бы то, что написал он, писатель, если бы он, критик, умел писать.

Необыкновенно болезненно реагирует критик на критику в собственный адрес: он воспринимает это как запрещенный прием. Хотя и льстит возвышение фактом критики до уровня критикуемых, к чему он стремится!

Писатель: — Я писатель.

Рабочий: — А по-моему, ты дерьмо.

Критик: — Это другой дерьмо. А этот — гений.

Мы с Хармсом.

Один пишет сочинение, а другой разбирает его перед классом и ставит оценку. Но кто назначил его в учителя? Ах, он сам. А что, он был лучшим учеником в школе? Тоже нет? Позвольте, так кто главнее — сочиняльщик или проверяльщик? Делатель или оценщик?

Даже кошке позволено не только смотреть на короля, но и мяукать; король же иногда к развлечению придворных и в осуществление неотъемлемого монаршего права дрыгает ногой, целя пнуть избалованное и наглое животное, которое, за неспособностью к самостоятельной ловле мышей, умеет прокормиться указанием на то, что в качестве мышелова и король не есть совершенство.

Обезьяна здорово выдрессировала идиотов, которые по звонку бегут к ней с бананом.

А если обществом охраны животных тебе гарантирована неприкосновенность, можно короля и за ногу укусить. И тогда любой кошке и обезьяне будет ясно, кто главнее — укуситель или укусомый.

Демократия? Готов ли ты отдать свою жизнь за то, чтобы этот критикан имел возможность публично и безнаказанно высказывать свое мнение, с которым ты, сэр, не согласен? Черт возьми, как же насчет права каждого доводить свои мысли урби эт орби? Можно, конечно, запретить. Нерон ставил опыт, и удачно. Так ведь не за стихи мы любим его.

Главный в суде — судья, как бы ни шел процесс. Или палач, если процесс эффективен. И без разницы, кто подсудимый.

Этот процесс некоторые идиоты полагают литературным.

Чего хочет писатель?

Писатель хочет, чтобы критик его не замечал. Это раз.

Чтобы критик его хвалил. Два.

При этом он хочет, чтобы критик правильно понял его книгу — то есть так, как ее понимает сам писатель. Это три.

А если критик нашел в тексте поводы для похвал, которых писатель и сам доселе не прозревал, — это уже хай-класс.

Писатель хочет от критика объективности, аналитичности, желания понять гениальный авторский замысел и блестящий стиль: суда над собой, но только по тем законам, которые автор сам себе установил. Большой, значит, человеческой справедливости.

Чего хочет критик?

Чтобы писатель знал свой шесток: уже выродил? так не кудахтай, мы приняли чадо: функция выполнена, мавр сделал свое дело, выход Яго, и еще на сцену двоих с носилками.

Критик понимает, что писатель — существо сероватое, малообразованное, амбициозное и нервное, на собственном произведении зашорен, крыша набок, в голове таракан, и в большую литературу он войдет либо признанием критика, либо за верблюдом сквозь игольное ушко, причем по малознанию полагает верблюда именно скотом горбатым, а не причальным канатом.

Что делает писатель? Телодвижения разные, желая предъявить себя в прельстительной форме. Фанфар заискивает, жлоб.

А работа критика сродни работе театрального режиссера: на пьесу в общем плевать — а надо такой спектакль поставить, чтоб ахнули: во талант! что нашел, углядел, понял! а подал как! Критик индуцирует самостоятельное эхо: не препаратор он, а имиджмейкер. Причем собственного имиджа.

И мы имеем литературу отдельно от «литературного процесса».

Приглашение к мятежу

…Потерпев фиаско в жанре критики, лейтенант решил обратиться к прозе. (Примечательно, что обычная эволюция малоудачливого литератора носит обратный характер.) У него созрел замысел написания романа, посвященного событиям на «Авроре» в 1999 году. Следующий отрывок является главой этой ненаписанной эпопеи.

Действие происходит в июне-июле: период подготовки крейсера к походу. Очевидно, следует представить себе командира корабля каперанга Ольховского и старшего помощника Колчина (корабельная кличка Колчак), беседующих в каюте одного из них.

Остается открытым вопрос о степени документальности главы. Является ли их разговор подслушанным (такой метод сбора материала --">