Сергей Иванович Стешец - Рикошет

неизменным. Но есть на свете грань, которую никому не позволено переступать.

Почему это произошло с ним, Иваном, а не с кем-нибудь другим? Вот на какой вопрос ему нужно ответить в первую очередь перед близкой смертью. Он считал себя мудро и праведно живущим. От мудрости и праведности убийцей стал? Нет. Греха не боялся, потому что в бога не верил, заповедей Христовых не чтил. «Не убий», там сказано. А он убил. И вот теперь должен расплатиться за это.

И расплатится. Через час-два все кончится. Не станет Ивана Ермолова. Исчезнет, будто и не было его на земле. Но грех-то останется. Однако, что с того? Разве не все оавно ему будет потом Там, где нет ничего, кроме пустоты? А если есть? Если смертью на земле не кончается существование человека? Вопросят его судьи небесные: а не грешен ли ты страшно перед людьми и богом? Грешен? Так пусть в будущей вечности твоя душа в муках корчится! Не в жизни реальной - от и до, от рождения до смерти, а в суровой и неподкупной вечности! Это же и представить невозможно!

Плохо, если со смертью человека обрывается все. Обидно это и несправедливо по отношению к жизни человеческой. Но разве хороша для него, Ивана, вечность?

Но если ни то, ни другое? Если что-то третье, о котором никто на земле не знает? Там в другой, потусторонней жизни тоже свой срок, тоже неминуемая смерть. Ведь ту, вторую жизнь он сможет прожить по-другому и разорвать страшный круг безысходности. Кабы так. Кабы так — Иван с радостью бы принял смерть. Но он ни в чем не уверен, он не знает, что будет после того, как совершит он последний выдох? Почему смертным людям не дано этого знать?

А может быть, дано? Может быть, те, кто верит в Христа Назарянина, знают свое продолжение после конца? Это ведь так просто: стоит ему, Ивану, поверить в Сына Божьего и сию же секунду он узнает все.

— Господи! Я верую тебе! Откройся мне! — вслух зашептал он и пожалел, что не может перекреститься.

— С ума сошел! — хихикал Филька. — Помолись и за нас с Игнатом. Может, возьмет Господь в рай, хотя б в батраки к Чиркуну!

С Филькой ругаться — себя не уважать. Ничего не пошло ему на пользу. Уж дерьма нахлебался — притих бы...

«Господи! Ты слышишь, ты видишь меня?» — спросил Иван и не боялся насмешек Фильки. Он напряженно вглядывался в темноту. Если есть на небесах Господь, то в последние мгновения жизни он должен открыться обретшему его.

И вдруг в темноте, прямо перед Иваном, проявились огромные и черные, внимательные и осуждающие глаза.

«Я вижу, вижу! — возликовал Иван Ермолов. — Спасибо тебе, Господи!»

Но он не успел помолиться и испросить у него прощения за непрощаемый грех свой. Возле амбара собрались люди, о чем-то тихо переговаривались. Звякнули ключи, скрипуче отворилась дверь амбара.

— Это все, Господи! Дай мне мужества перед лицом твоим! — поспешно прошептал Иван.

***

Ночь стояла глухая и тревожная. Ни одной звездочки на небе — их спрятали от глаз людских плотные и низкие тучи. За вчерашний день так и не собралась гроза, но сегодня она обязательно будет.

Тяжело было на душе у Федора Близнеца, но он решительно открыл амбар Красовского, где сидели убийцы.

Глухая ночь стояла над Петрунями. Никто не услышал, как отчаянно вскрикнул в амбаре Филька, которому не успели воткнуть кляп в рот. Никто не услышал скрипа телег, которые подогнали к амбару Михаил Козлов и Иван Чиркун. Никто ничего не слышал и не видел. А может, не хотели слышать и видеть?

Федор запер амбар на замок, забрал ключ с собой, разбудил двух мужиков-сторожей и поставил их сторожить арестованных, которые в это время лежали на телегах в лесу, за деревней, и поковылял догонять своих.

И лишь только он сел в одну из двух телег, лишь только тронулись четверо петрунинцев и трое кромовцев по дороге в Нивное, там, далеко, где-то над Лисьим оврагом, полыхнула молния.

«Будет гроза!» — подумал Федор.

«Будет гроза!» — подумали все остальные.

--">