Павел Валерьевич Басинский - Высокая болезнь

Павел Басинский ВЫСОКАЯ БОЛЕЗНЬ Исповедь графомана

Из ряда многих поколений

Выходит кто-нибудь вперед.

Предвестьем льгот приходит гений

И гнетом мстит за свой уход.

Борис Пастернак

— Уйди, дорогой! По-хорошему уйди! Да уйдешь ты или нет, скотина?! Давай, п-шел вон! Эй, вахта! Не пускайте сюда больше этого типа! Запомните хорошенько и не пускайте. В крайнем случае вызывайте милицию. Что-о?! Он не буйный? Он вежливый? Приятный молодой человек? А вы в глаза ему заглядывали?

Ах, ты еще и вежливый, гад? Ну тогда слушай, я тебе тоже — по-вежливому… Ты больной, понял? Твое место в Кащенке. Это единственное место в Москве, которого ты заслуживаешь. Как ты мне надоел! Не знаю, хуже я тебя или лучше, но уйди, прошу! Тошно мне, рвотно…

Что ты опять мне принес? Стишки? Как это мило! Давай прочитай вслух две первые строчки… Ну? И тебе не стыдно? Тебя самого-то не корчит? Не хочется провалиться сквозь землю? А мне стыдно. Меня корчит. Мне хочется провалиться, исчезнуть навсегда, чтоб только тебя никогда не видеть, не слышать… Чтобы забыть о твоем существовании… противный урод!

Нагнись поближе, я шепну тебе что-то очень важное. Ты са-мый обыкно-венный у-род! Если бы ты мог чужими глазами на себя посмотреть, ты пошел бы и повесился. Ха-ха! Кстати, такой великий гуманист, как Короленко, тоже советовал вашему брату вешаться, исчезать из жизни, чтобы не портить картину мироздания. Он так и написал в телеграмме одному такому же уроду, как ты, когда тот пригрозил повеситься, если его не напечатают: «Вешайтесь!» По-моему, это очень гуманно с его стороны.

Как ты стал уродом? Что ж, я тебе расскажу… Когда-то ты учился в нормальном тмутараканьском институте животноводства или, скажем, городского хозяйства (какая разница, тебе, уроду, сейчас все едино). И вот на втором или третьем курсе ты из любопытства (ха-ха! знаю я это любопытство!) пошел в литературную студию, которой руководил местный классик Вася Горемыкин, — я правильно его назвал? Горемыкин прославился тем, что написал несколько романов о войне, на которой не был. В одном из них Гитлер в мае сорок пятого года сидит в бункере и ест клубнику со сливками… И так это он живо изобразил! Будто сам рядом с фюрером сидел! А знаешь, почему? Потому что, когда он писал, он жил на роскошной даче своей тещи, заведующей торговой базой, и тоже лопал клубнику со сливками. Ну как тут вдохновению не снизойти! И вот этот самый Горемыкин однажды назначил коллективное обсуждение твоих стихов… Стихи были слабенькие, ничтожненькие, ты и сам это вроде бы понимал, но зачем-то согласился участвовать в этой групповухе, в этом изнасиловании младенца, то есть тебя. И когда твои товарищи, такие же графоманы, но только похитрее, понормальнее, что ли…

Словом, ты помнишь, что они тебе наговорили… Весь этот стыд, пылающие уши, слезы в глазах и странная невозможность просто встать и уйти. Так вот, дорогой… Если бы ты не был уродом (то есть если бы в тебе уже тогда не было этого гена уродства), на том бы все закончилось. Ты бы по-человечески прятал свои стихи в комод или еще лучше — не писал бы их вовсе. Но в тебе же поселился бес гордыни! Маленький такой бесеночек с сопливым рыльцем. Он тебе и нашептал: «Да что они все понимают?» Бес-то был умен, а вот ты, братец, оказался круглым дураком! Разумеется, они ничего не понимали. Поэтому и стали полноценными людьми, а ты дебил, калека, тебя не любят женщины и кусают дворовые собаки. Они ничего не понимали, факт. А ты понимал! В тебе ведь и в самом деле тлел какой-то крохотный огонечек, и вот ты решил раздуть его и спалить себя без остатка. И что в результате получилось? Дым и вонь. Отодвинься, любезный, от тебя и сейчас воняет.

А тут еще Горемыкин барственно взял тебя под крыло и пригласил в ресторан (денежки у него тогда водились). И там под коньячок-с он и поведал тебе, что писатели-то, оказывается, бывают настоящие и ненастоящие. Стать настоящим писателем непросто. Уж он-то, Горемыкин, это по своему собственному опыту знает. Тут нужны судьба, талант, вдохновение и еще черт знает что нужно. Что́ он тебе, пьяный, тогда наврал, это, собственно, неважно. Важно, что, думая поступить благородно, он поступил, как последняя свинья! Ведь этот Горемыкин был законченный подлец, в котором души и совести не было даже в осадке. Он и студию взял только затем, чтобы бегать от своей больной жены (на которой женился --">