Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

характер, когда предпринимательство становится весьма чреватым.

Сеню обнаружили мертвым. Он захлебнулся, извините, в собственной блевотине. Ну, с кем не бывает — а Сене-то и помочиться в общественном месте, что сморкнуться. Милиция даже особенных исследований не производила — все было ясней неба. И только когда представители органов, упаковав преставившегося, исчезли за поворотом — народишко, понятно, не особенно спешил разойтись — кто-то вспомнил о Фантомасе. Надо взять, воспоминание нашло горячий отклик, толпа, начавшаяся было разряжаться, дружно сомкнулась и гвалт приобрел отчетливые децибелы.

— А может верно, с запиской-то — совсем не шутка? — выразился кто-то непосредственно.

— Подь ты к чомору, — предложил иной.

— Все-таки Сеня пусть непутный был, а пел отменно. Да и навозом широко обеспечивал.

— Ну, печень, положим, он совсем не водкой угробил, а бобы жрал непомерно. Бобы-то не всякому, не в Китае.

— Поживи-ка — еще как сковырнешься.

— Нда, переборщил на этот раз. Отлучился с лица земли капитально.

— А кулаками безобразничал, не отнять.

— Бог дал, бог взял.

— Однако впрямь, каково поживется, таково и отрыгнется. Квит ровнехонько в яблоко.

Некто вспомнил, что на сеансе в пресловутом фильме Ухо громко чихал и сморкался. Другая призналась, что Сеня по бухлу отрицательно отзывался о товарище Фандоре — журналист в фильме — в том смысле, что он таких в армии мочил, как пьяных комаров.

— Иэх, в гробину так, и тяпну же я ноне, ох и встряхнусь! В дрезину! — тоскливо и радостно выразил мнение Егор Ершов, тоже из горьких, стало, верный собутыльник Уха — очередной сливок общества.

Однако настоящую жизнь сходка приобрела после того, как тетя Паня Пивоварова плеснула по варикозным ляжкам равновеликими руками и истерически сообщила:

— Сариса небесная! Да вы записку-то его видели? А я ведь от и до разглядела. В углу-то гумашки сыфра стояла. Девять. С места не сойти.

Все онемели — на дворе стояло девятое сентября. Занимательно, что отнюдь не усомнились в подлинности тети Паниного видения. Притом никто, нечего сказать, толком не разглядывал метку, мало того, никак не могли дословно воспроизвести текст, но все помнили, что речь о сроке шла. Начали на многие лады воспроизводить. Возникло предложение пошмонать по незамысловатой мебели — может, где под клеенкой, как водится, очерк оставлен — однако забылось за репликами. Между прочим, пыркнулась и Танюшка: она довольно зычно пропищала содержание поэмы, за что чувствительно была ущипнута смекалистой Светкой. Слава богу, на потрясающую осведомленность никто внимания не обратил, тем более что история приобрела гораздо кучерявый оборот. Кажется, Степан Данилович, бывший председатель, догадался:

— Дэк это, у Нюськи присутствует факт. Надо-ка сверить.

Народ, было, дружно тронулся, однако угрюмый и, пожалуй, азартный гомон прорезал испуганный возглас:

— Ляксандра, что с тобой?

Все застопорились и устремились взглядами. В сторонке белая как мукомол стояла Варвара Александровна, заведующая почтовым отделением (с год назад топталась интенсивная и пакостливая молва на основании того, что папа Миша превышающее всякое благообразие количество раз заглядывал в избу почтмейстерши), рот ее был уродливо раззявлен, глаза рвались из тела. Толпа замерла в почтительном созерцании. Варвара очнулась, губы плотно сомкнулись и затем потянулись в улыбку из тугой резины, ресницы нервно захлопали и изо рта выпали звуки:

— Да нет, я ничего… опаздываю… домой надо.

Она развернулась и неимоверной походкой отчалила от населения. Красноречие происшедшего превышало любую возможность.

— Вот так номер!.. — озвучил по исчезновению бедолаги историю Юрий Карлович, библиотекарь. И вслед сказанному нахмурился, нечто вспоминая. Оживился. — Однако Варвара кино не смотрела, это я досконально знаю. В городе была, у дочери.

— Буди там и сходила на сеанс, — вякнула тетя Паня.

— Да нет же — обсуждали, — остался неумолимым библиотекарь. И дальше совершил совсем худое — развел руки и молвил вполне от души: — Странный выбор…

Юрия Карловича уважали. Уже потому, что наличествовала немецкая кровь. Бывший агроном, придирчивый к ударениям в словах, он имел обыкновение, сурово глядя исподлобья, вращать мысли, которые неизменно по прошествии срока обретали нужный путь. Вообще крепкий человек; --">