Владимир Георгиевич Сорокин - Фиолетовые лебеди

Жень, мне все это уже — во! — он на ходу рубанул себя ребром ладони по широкой шее. — Во!

— Боря, успокойся.

— Да спокоен, спокоен! — рявкнул генерал.

Высокий, здоровый, узкоплечий, он был похож на медведя-шатуна, выгнанного из своей теплой берлоги внешними неприятностями. Сильнее всего недовольство выдавали генеральские руки: длинные, сильные, они угрожающе болтались при ходьбе, словно инерционные противовесы, накапливая энергию для профессиональных оплеух, которыми генерал с удовольствием бы наградил всю эту московскую, на кой хер собачий слетевшуюся сюда публику.

Кольцо нацгвардейцев расступилось, пропуская идущих, но от собравшихся к ним уже кинулся солидный человек в летнем, светлом, с красивыми белыми усами и холеным загорелым лицом.

— Женя, Женечка, дорогой мой! Наконец-то! Дождались! — вскрикнул он высоким голосом.

Он обнял Евгения, мягко оплетя руками, прижимаясь широкой грудью, потом трижды расцеловал в худые щеки, щекоча усами. С генералом он уже успел наобниматься и расцеловаться. Евгений был пассивен в его объятиях.

— Дорогие мои, драгоценные, что же это такое? — не отпуская Евгения, белоусый отстранился. — Женя, Боря! Что творится? Зачем здесь эти добры молодцы с автоматами? Арестовывать? Задерживать? Не пущ-щать? Раз-зделять? Нас?! Разделять?! В такое-то время? Родные мои, вы с ума сошли? Если все происходящее правда, а не байки, а я уже чувствую, чую вот здесь, вот зде-е-сь, — он потюкал себя пальцем в широкую грудь, — что это правда, правда, это пахнет правдой, как же такое может быть?! Какое разделение? Какое, к чертям собачьим, разделение?!

Подошел пузатый человек с лицом, напоминающим картофельный клубень, с иконкой на груди, изображающей Юрия Гагарина в золотом нимбе, и забормотал громко, помогая себе короткопалой рукой, сложенной совком:

— Россия окуклилась! Панцирь треснул! Ослепительная бабочка государственности российской вырывается на волю, чтобы явить себя человечеству во всей духовной красе! Сияющим ракетоносцем воспарит она над миром, знаменуя новую эру человечества! Лики Сергия Радонежского и Иосифа Сталина на ее крылах! Нетварные лучи русской духовности источает она! Они пронзают землю! Трубный глас раздается над миром: народы и государства, покайтесь, соберитесь под знамена Пятой империи, и великое преображение Земли узрите!

Его ловко оттеснил мужчина с суровым лицом, в темно-синей шелковой паре, черной бабочке и жокейских сапогах; в руках он сжимал трость с набалдашником в форме змеиной головы.

— Уважаемые господа! — заговорил он, с мужественной жеманностью поигрывая мускулами лица. — Вы знаете, что я пират, циник и негодяй. До вчерашнего дня я изрыгал ежедневную ниагару желчи на нашу церковь и ее служителей, но сегодня я опускаюсь пред нею на колени, — он легко упал на колени, — и готов первым поползти вверх по этой лестнице к великому старцу. Могу голым, посыпав голову вот этой самой придорожной пылью.

— Нам так не хватает взаимного доверия и элементарного взаимо-пони-ма-ния! — произнес почти нараспев худощавый мужчина с заплывшими глазами, колючей бородкой и развалом белых волос, в карминовом сари с косым воротом, расшитым православными крестами, с медалью «За оборону Донбасса», в белых брюках и желтых кроссовках.

— Вы кто? — буркнул генерал.

— СРИ.

— Чег-о-о?

— Союз русских искусств, — пояснил помощник Евгения.

Мужчина скрестил на груди худые жилистые руки:

— Мы можем, мы должны обо всем говорить, а не шептаться по углам, как либеральная плесень, говорить ежедневно, еженощно, каждый час, каждую минуту, каждую секунду, чтобы понять в какой великой стране мы живем и как много мы можем вместе, как много у нас впереди, какой у нас прекрасный Президент, какие замечательные воины, генералы, старцы и святые, отцы, матери, братья, жены, дети, мы все преодолеем, все решим, только если будем говорить, говорить и говорить!

— Полностью согласен! Говорить! — многозначительно поднял вверх указательный палец человек в очках, с седой копной волос, с бородатым лицом умудренного козла, в клетчатой рубахе и нанковой жилетке.

— А вы-то что здесь делаете? — недовольно буркнул генерал. — Съемка и репортажи запрещены.

— А мы здесь, господин генерал, как простые граждане нашей страны, — с уверенной полуулыбкой ответил лохматый, выпуская из губ два передних зуба. — И нас так же остро волнует все то, что волнует и --">