Альфина , Корнел - «Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)

хотели переправиться уже за океан, в Латинскую Америку. Они хотели сделать это тихо и попутно заключить некий договор, купить за океаном что-то важное. Случайному молодому охраннику не полагалось об этом знать.

Цой Ночка решил, что в том нет большой беды. «Нашим равнинным брат’ям, — объяснял он, — нужна помощь. Знаешь, сынок, что происходит на Южной Равнине? Думаешь, росы хотят их перерезат’? Нет. Они хотят вымотат’ наших брат’ев, вытянут’ из них все жилы, измел’чит’. Хотят, чтобы те сами сдалис’. И некоторые сдаются, но они никогда не покажут это росам. Поэтому они убегают. Как ты думаешь, сынок, это позорно?»

«Да», — ответил Плеть, глядя Цою Ночке прямо в разбегающиеся глаза.

«Нет, — покачал тот головой. — Нет, потому что наши брат’я могут победит’. Когда убегает тот, кто может победит’, но решает сохранит’ кров’, в этом нет позора».

Плеть не был согласен, но он был рад, что его не стали наказывать за случайно услышанный обрывок беседы. Он был рад, что тавры с Южной Равнины обернулись простыми людьми, убегающими от превосходящих сил росской Оборонительной Армии. Он был рад, что сердце его перестало скулить по настоящим таврским просторам.

«Если наши брат’я могут победит’, почему они предпочитают убегат’?»

«Потому что нет того, ради чего они могли бы побеждат’. Нет будущего. Может, они надеются отыскат’ его за океаном».

Плеть изменился. Общинные мастера сшили ему сюртук — кожаный, с национальными узорами, но в крой сюртуков светских. Общинные торговцы научили его тому, что клиенту нужно смотреть на кончик носа — так не выглядит подозрительно, но и не выглядит нагло. Общинные учителя объяснили ему, что в следующем турнире боёв, осенью, он сможет прислуживать при ринге.

Цой Ночка спросил его о делах в Академии.

«Мы никогда не будем свободны», — кричал актёр в весёлой маске, и зал рукоплескал.

Плеть приготовил себе еду и позавтракал. В августе солнце напоминает лепёшку, оно запекается по краям. Впереди ожидал полупустой день, только к четырём Плети следовало явиться в лавку.

Он обрадовался пришедшему Басе.

Было бы нечестно говорить, что Бася бросил его ради завода. Он не всегда находил минутку заглянуть, но всегда искал. Вместе с Плетью они, как и прежде, гуляли по кабакам, оказывались в шумных компаниях, ещё недавно готовились к экзаменам. Плеть старался всегда пересказывать ему всё, что может оказаться полезным.

Но Бася изменился. Он завёл себе дорогой костюм, перчатки и золочёную «Метель». Он пах духами. Он носил при себе портсигар, чтобы угощать папиросами тех, к кому следует выказывать расположение. Он затянулся паутиной хорошей жизни.

— У нас проблема, mon frère, — с порога заявил Бася, решительно входя в комнату и усаживаясь на кровать, — и, как обычно, нашу проблему зовут Метелин.

Плеть приготовился слушать, но слушать оказалось почти нечего.

— Бои. Этот maniaque хочет на бои, и ничего другого ему не нужно. А я больше не могу водить его стороной. Осенью, когда начнётся турнир, его придётся пустить.

— Он умеет драт’ся? Ты его научил?

— Учу. Не могу не, — поморщился Бася. — Леший! Ему хватает природных талантов, а остальное он быстро добрал. Понимаешь ли, графью непременно хочется опуститься, а никакого другого «опуститься», кроме как попасть на запретные бои, он сочинить не может. Чтоб он сдох! И лучше бы в самом деле сдох, потому что…

— Когда его отец узнает, дни сер’ёзной жизни закончатся, — кивнул Плеть, — а вместе с ними и работа на заводе.

— А там всё так хорошо идёт. Он дал мне это — серьёзную жизнь, а? — чтобы отобрать! — Бася вскочил и заметался по комнате.

— Но ты вед’ знал.

— Я думал… — Бася зло махнул рукой. — Какая разница!

— Значит, такова суд’ба. Найдёшь себе другое место, у тебя тепер’ ест’… la renommée.

— А места будто взаимозаменяемы! — огрызнулся Бася. — Я, может, это полюбил. И другого такого не найду, нет, где всё в мои руки передадут. Графьё — идиот, и то, что он себе сочинил… Вот скажи, ты понимаешь его логику?

— Да, — медленно кивнул Плеть, — он хочет сделат’ бол’но тому, кто сделал бол’но ему.

— А остальные?

— Кажется, он считает, что бол’но ему сделал вес’ мир.

— Закроет глаза, и всем сразу темно станет! — плюнул Бася; покипев ещё чуток, выдохнул: — Ладно, как-нибудь образуется. Но сегодня я там видеть ничего не могу, хотел предложить тебе прогулку по Пассажирскому порту. Просто так, --">