Валентин Иванович Сафонов - Ленивое лето

Замахнулась на меня ухватом. Я направил автомат в пол и нажал на спусковой крючок. Вспышки оранжевого пламени заплясали в прорезях ствола. Мать ойкнула. А я не стал дожидаться, пока она придет в себя и достанет ухватом мою спину — бросил автомат, нырнул ей под руку, выскочил во двор.

Грозный, гремя цепью, бросился ко мне, с размаху уперся лапами в грудь.

— Ну что, цыган, что, черненький мой, на волю хочешь? — потрепал я его за уши.

И расстегнул ошейник на нем.

— Эй! — окликнули меня.

У плетня, навалясь на него грудью, Колька стоял и посвистывал легонько: фьить-фьить. Ишь, соловей какой, только губы толсты для соловьиной песни.

— Кончай, — сказал я ему, открывая калитку. — Пошли!

— Здоров ты дрыхнуть! Пока добудился — язык высох.

— А я и не слышал тебя. Сам встал.

Колька нехотя отклеился от плетня, посмотрел на меня сверху вниз. Росточек у него что надо — ему бы в баскет играть. Метр девяносто один! Он самого себя из-за роста стесняется: я по нашей деревне в плавках хожу, а Колька длинные штаны с разными там бляшками и застежками «молния» носит. Кто не знает — ни в какую не верит, что Колька этой весной всего лишь восемь классов закончил. «Ты, Николай, продукт акселерации, ускоренного роста, — сказал ему однажды школьный физрук Аркадий Константинович, — а ведь тебе еще лет пять-шесть расти». Это каким же он будет, когда в мужика вымахает?

А я не расту почти, хоть убей, и всего-то моложе Кольки на год, тоже в восьмой перешел…

— На обрыв, Сенька?

— Куда ж еще!

Деревня наша у самой реки стоит, Новый Мир называется. Чудно мне показалось, когда в школьной библиотеке увидел я журнал с таким названием. Но журнал тот толстый, а в нашей деревне всего восемь изб. Все над рекой стоят, в воду смотрят окнами и крышами, отражаются в ней. Крыши знатные, из листового железа, а окна с резными наличниками. Только у Сычихи дом черепицей крыт, и цвет у черепицы необыкновенный, ярко-красный.

Можно искупаться, не отходя от дома: сполз в воду с мостков, на которых женщины белье вальками колотят, и — порядок. Но какое это купание, если с обрыва не попрыгать? А он, обрыв-то, не рядом — к нему еще идти надо. Мимо всех домов подряд, да по старой пересохшей балке, да по тропке в камышах… И мы пошли. Солнце уже прогрело луговину, ступать по траве было легко и радостно.

— Чего это у вас шумели-то?

Колька дышал мне в затылок. Мы всегда так ходим: я впереди, а он за мной. По-другому нельзя, смешно будет по-другому. Я не жеребенок, чтобы следом за длинноногим Колькой вприпрыжку скакать.

— Чего ты молчишь, Сеньк?

Я беззаботно махнул рукой.

— Шумели-то?.. Юлька не успела приехать — с матерью чего-то не поделила.

— А чего не поделила-то?

Я промолчал, и Колька успокоился. Тоже мне, сует нос не в свои дела.

У дома под красной черепицей лицом к лицу столкнулись мы с Сычихой. Никогда в жизни не видывал, чтобы Сычиха ходила, как ходят нормальные люди, — вечно бегом, да с каким-то воробьиным прискоком. Все спешит, спешит, а куда спешит? Старуха уже. Вот и сейчас — бежит, подскакивает, а в каждой руке по огромной сумке держит. И набиты сумки черными ковригами да белыми батонами.

— Здорово, тетка, — поклонился ей вежливый Колька. И я кивнул молча. — Много ль на-торговала-то?

Сычиха угрюмо взглянула на Кольку из-под черного, надвинутого чуть не на нос платка, пожаловалась:

— Как же, наторговала. Всю ночь глаз не сомкнула, а выручила грош.

Она повернула ключ в калитке и, скакнув, скрылась за ней. Колька толкнул меня в спину.

— Потеха, а?

— Чего?

— Всю ночь на вокзале просидела. Картошку молодую и огурцы продавала.

— Так что из того?

— Как что? Спекулянтка она, вот что! Деньгу с пассажиров гребет и гребет, а говорит, ничего не наторговала.

— Нам-то какое дело?

Колька покрутил пальцем у виска.

— Балда ты, Сенька. Вот у вас огурцы без пользы желтеют, и у нас желтеют. А продай мы их — тоже с деньгами были б. Я себе приемник на транзисторах купил бы. А ей, Сычихе, зачем деньги нужны?

Он замолчал, конечно, надолго. Колька хоть и длинный, а соображает туго. Замолчал и прибавил шагу, обогнал меня, и я, чтобы не отстать, поневоле побежал за ним вприпрыжку.

С обрыва в реку заглянуть — дух захватывает. Метров пятнадцать до воды летишь, когда прыгаешь, никак не меньше. А вода внизу — темная, черная почти, дна ни за что не увидишь.

Колька управлялся со штанами — --">