Регина Дериева - Придурков всюду хватает

Спиридонову. Обедать будем?..

Ничего не ответил хозяин дома, потрусил в магазин за пряниками.

Стояло лето. Моль лакомилась еще каким-то профессором. Тараканы сидели на березах и баобабах. Кафедра гигиены и санитарии объявила конкурс на замещение сразу нескольких вакантных должностей. А Козюра, расцеловав каждую фибру своей души, потела в ожидании вечернего чая.

…ТРУДНЕЕ ВСЕГО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛЮБИТЬ ТО, ЧТО ЛЮБИШЬ

Каждый старается, каждый что-то выдумывает, а я ничего такого себе не позволяю. Зачем врать, к чему изощряться? Что вижу, о том и рассказываю. Ну а что выше моего понимания, о том молчу. Обдумываю… И до того много думать приходится, что голова не выдерживает. Получается, что надо ее снимать и сдавать в камеру хранения. Постоит она среди чемоданов и сумок, повращает глазами и вновь готова к употреблению.

Однажды, правда, мою голову из камеры хранения украли, но пользовались ею недолго и вернули за небольшое вознаграждение. Ведь даже в хозяйстве, где все может сгодиться, голова без туловища совершенно ни к чему. Гвоздь в стенку головой не вобьешь, в футбол долго не поиграешь. Так что чужие головы похищать не стоит. И вообще красть не стоит, хотя не многие с этим соглашаются. И крадут самым скверным и бессовестным образом, забывая о том, что раньше в Китае за это дело отрубали руки. Сначала одну, потом другую. А так как Китай недалеко и по-прежнему считается нашим великим соседом, то очень может быть, что и у нас вдруг возьмутся за топор. И сколько тогда одноруких бандитов и бандиток появится! И если без головы, как я уже доказал, жить можно, то без рук категорически нельзя. Венера Милосская, конечно, не в счет, так как олицетворяет собой красоту и служит исключением. И тот китаец, что отрубил конечности богине, ничего не изменил в эстетике… Хотя, очень возможно, как раз у него тогда головы на плечах не было.

От всех этих трудных мыслей моя голова снова начинает разламываться. Придется ее опять сдавать в камеру хранения. Придется, значит, сдавать, затем забирать и, с головой на обычном месте, обдумывать дальше фундаментальный вопрос философии: стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить.

ОДНОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ БЫЛО МАЛО ЕМУ, ОН ВСЕГДА ХОТЕЛ БОЛЬШЕГО

Не знаю, как у вас, а у меня люди почти всегда вызывают недоумение. И это еще ничего: куда хуже, если ты начинаешь испытывать страх перед ними. Но сейчас, когда практически все вызывает страх, я пребываю в особого рода беспомощности, подкрепляемой постоянным недоумением.

И чем помочь ему, сеющему страх и недоумение соседу Редкошкурову, который наловчился спать не с женой в кровати, а на трех чешских стульях и с топором за пазухой?

— И зачем тебе топор за пазухой? — спросил я Редкошкурова, теряясь от недоумения и страха.

— А чтобы Вера Перпендикуляровна ногу мне во сне не оттяпала, — весело ответил он, играя топором.

— Ты ведь не индеец, — сказал я, — чтобы с топором играться. Брось топор и объясни свое поведение.

— А чего объяснять, — объяснил Редкошкуров, — когда я все равно Верке что-нибудь отрублю, если она полезет. И если не полезет, отрублю, потому что все равно полезет, и все равно отрублю. А если не я, так другой полезет и отрубит, а то и она, отрубившись, куда-то полезет…

— О Редкошкуров, ты сам не знаешь, что несешь!..

— А вот и знаю, — ответил сосед, — я ж на флоте служил. На Северном флоте служил я, и дело было в Мурманске. Стоял я в Мурманске на вахте и наблюдал северное сияние. Хорошо и научно наблюдал я это замечательное явление природы, пока по мне не стали крысы бегать. И было на мне сто пятьдесят пять крыс, с которыми я разделался сразу после окончания вахты, бросившись вместе с ними в ледяную пучину моря-океана. А когда вынырнул, сразу демобилизовался и женился на Вере Перпендикуляровне. Что я тогда понимал и что видел, кроме северного сияния и крыс?.. И когда эта крыса Верка согнала меня с собственной койки и обещала уничтожить одну из моих любимых конечностей, стал я испытывать страх и недоумение, купил топор и вот уже десять лет лежу на стульях, а сна ни в одном глазу.

— Разведись, — посоветовал я.

— Еще чего! — возмутился Редкошкуров и высоко подбросил топор.

— Поосторожнее, — вскрикнул я, — ты же разобьешь мой рассказ!

— Да что рассказ, у меня жизнь разбита! — взвыл Редкошкуров, замахиваясь.

И побежал я, забыв о всяких приличиях и повествованиях, а за мной погнался Редкошкуров, а за ним его жена --">