Абдель Селлу - Ты изменил мою жизнь

обломался: слишком много народа скопилось на главной лестнице.

Так что я резко свернул налево, на улицу Бурдонне. Мостовая была мокрая и скользкая, и я не знал, у кого подошвы лучше — у меня или у полицейских. Слава богу, кроссовки меня не подвели. Я был типа Спиди Гонзалес^[5] и мчался на полной скорости, а за мной гнались два злобных кота Сильвестра, чтобы вот-вот меня сцапать.

Надеялся, что мне повезет, — ведь мышонку всегда везло..

На набережной Межиссери я нагнал дружбана, который стартовал секундой раньше и бегал лучше, чем я. За ним я бежал по Новому мосту, и расстояние между нами уменьшалось. А крики полицейских стихали вдали; похоже, те выдохлись. Еще бы — ведь героями-то здесь были мы… И все же я как-то не решился тормознуть и посмотреть, так ли это..

Сам я несся так быстро, что уже почти не мог дышать. Ноги болели, и я не надеялся продержаться в том же темпе до станции «Данфер-Рошро». И тогда я перелез через парапет моста, который не дает прохожим свалиться в воду. Я знал, что по ту сторону окажусь на карнизе шириной в полметра — и этого было вполне достаточно: в ту пору я выглядел довольно стройным.

Я сел на корточки и стал смотреть на грязные воды Сены, которые текли в сторону моста Искусств. Ботинки копов громыхали по мостовой все отчетливей. Я затаил дыхание, надеясь, что нарастающий шум плавно удалится и стихнет..

Я вообще не думал о том, что могу упасть. Мне не было страшно. Я не знал, где мои друзья, но не сомневался, что они тоже сумеют спрятаться. Копы промчались мимо, и я тихо закудахтал в воротник свитера^[6].

Вдруг из-под моста выскочил буксир. От неожиданности я едва не свалился вниз. Сидя в укрытии, я пытался отдышаться. Очень хотелось пить.

* * *

На самом деле я вовсе не был героем — и уже тогда понимал это. Мне было пятнадцать лет, и рос я как сорная трава. Если бы мне тогда пришлось рассказывать о себе, подбирать определения, составлять фразы с прилагательными, эпитетами и прочей чепухой, которую нам вбивали в школе, то я бы конкретно завис.

И вовсе не потому, что не умел выражать свои мысли — поговорить я и тогда был мастак, — но мне пришлось бы остановиться и подумать. Посмотреть в зеркало и помолчать хоть минутку — что мне трудно до сих пор, даже в мои нынешние сорок. А еще мне пришлось бы ждать, пока в голове не заведется мысль — мое собственное мнение обо мне самом.

И если бы я был с собой честен, то эта мысль мне не понравилась бы. Ну так и на фига она мне?.

Никто не задавал мне таких вопросов — ни дома, ни в школе. Кроме того, у меня был просто звериный нюх. Лишь только кто-нибудь подбирался ко мне с расспросами, как я уже уносил ноги. Я быстро бегал. У меня были отличные ноги и самые веские причины для того, чтобы удирать.

Каждый день я проводил на улице — и каждый день у полиции появлялся повод гоняться за мной. Каждый день я пробегал город из конца в конец, квартал за кварталом — мой личный парк развлечений, в котором дозволялось все. Взять все так, чтобы не взяли тебя; вот цель игры.

На самом-то деле мне ничего не было нужно. Но я хотел все. Ходил по улицам, словно между полками огромного супермаркета с бесплатными товарами. Ничего не знал о принятых тут правилах. Сначала, пока я еще соглашался слушать, никто мне о них не рассказывал — а потом я уже и не слушал. Никого.

И хорошо же мне было!

* * *

В октябре 1997 года меня сбил грузовик. Перелом бедра, левая нога раздроблена, тяжелая операция и несколько долгих недель на реабилитацию в Гарше^[7]. Я перестал бегать и начал толстеть.

За три года до этого я познакомился с человеком, который на всю жизнь оказался в инвалидной коляске после неудачного полета на параплане. Его звали Филипп Поццо ди Борго. Некоторое время мы были в равном положении — оба инвалиды. В детстве и юности, услышав это слово^[8], я представлял себе только станцию метро да широкую эспланаду, где только тырь да поглядывай, не покажется ли где полицейский.

Отличная песочница для моей игры..

Теперь с играми было покончено — по крайней мере на некоторое время. А Поццо, с парализованными руками и ногами, лишился этого навсегда.

Через год о нас с ним сняли удивительный фильм «Неприкасаемые» — и тут все вдруг захотели прикоснуться к нам. В этом фильме даже я — потрясающий, клевый пацан. У меня идеально ровные зубы, я все время улыбаюсь или смеюсь и самоотверженно ухаживаю за чуваком в инвалидном кресле. --">