Николай Михайлович Кононов - Аметисты

китайского термоса с попугаем, сама принесла стаканы: «Ну, разве в поезде способны хоть что–нибудь заварить? Хорошо, кипяток есть, но разве это «белый ключ»?» — усмехнулась она. Аметистовая ночь густела, видно было, что мы еще не скоро угомонимся, вернее, она.

Пассажирка на ближней к нам полке, легшая головой к проходу, видно, из–за сквозняка, все никак не могла угомониться. Она приподымала голову, крутилась тучной юлой, путалась в простыне, наконец, не выдержала и сказала моей собеседнице (интересно, можно ли сказать «собеседница», если собеседник молчит?): «Может быть, можно как–то успокоиться до утра? Вы мешаете спать пассажирам».

То, что воспоследовало через мгновение, и по сей час стоит в моей памяти. А. Б. со всего маха хлопнула ладонью по подушке недовольной буквально в десяти сантиметрах от заговорившего лица: «А ну–ка, сука, заткнитесь. Надо же, блядь какая!» От этого угрожающего шипения по вагону расползлась такая тишина, что ее, тишину, стало слышно и видно. Я почуял стойкий дух дезинфекции, идущий из ближнего туалета. В тамбуре зловеще лязгнули сегменты перехода. А. Б. сказала на вдохе: «Может, вам, тварь, и вагон отцепить?».

Грубая брань вместе с обращением «вы» действовала зловеще. Так, наверное, казнили в страшные годы.

Испуганная тетка уже сидела, вжавшись в угол, закрывшись до самого носа простыней. А. Б. поправила ореол прически характерным жестом — как невидимый боевой шлем. Больше она в ее сторону не смотрела.

Так что я услышал еще раз и великую лирическую тему Анненского И. Ф. и Заболоцкого Н. А. Небо приподнималось над циклопическими разливами мелкого зеркала воды. Мы даже легли вздремнуть друг под другом на узких полках. Но утром приключилась настоящая экстатическая история. Та самая тетка, которую А. Б. чуть не ударила ночью, вдруг заохала, стала перебирать свои вещи, перетряхивать содержимое сумки и в голос разрыдалась. Оказалось, она оставила в туалете золотое кольцо — прекрасное и дорогое, конечно, безумно старинное, конечно, фамильное, безусловно — память о матери, тетке, бабушке и т. д. Но его там уже нет! И не обыскивать же пассажиров!

При слове «обыскивать» А. Б. взвилась, как охотничья собака: она проявила и удивительную инициативу. Закричала: «Так! Немедленно перекрываем двери — парадную и черного хода, т. е. тамбуры! У нас один раз в нашей коммунальной украли — так обыскали себя сами — в один миг все нашлось. Подкинули — в наилучшем виде — золотые часы «Брегет» с цепью — буквально лежали на Ксеньином столе на блюдце Кулеминых. Буквально! Перед обыском вор не устоит. Так! Еще полтора часа до Москвы. Успеем! Ох, как мы успеем! Так! Быстро опишите письменно, как выглядело ваше кольцо. Аметист в бриллиантах. Огранка? Кабошон! Мне больше нравится классическая…».

Ее энергию нельзя отразить письменно, т. к. нет таких слов, которые будут дрожать, как тетива, и искрить, как старый выключатель в комнате, заполненной бытовым газом. Конечно, всех обыскать ей не удалось, но она бы смогла, смогла. Во всяком случае, я показал ей и мыльницу, и тюбик поморина, на который она очень хотела нажать. «Ведь в чемодан не успеть, когда только из туалета. Так ведь?! Так», — удовлетворенно говорила она.

Как ни странно, все как–то были готовы показать ей все — она распространяла вокруг себя флюиды подчинения, как вожак стада человекообразных. Рядом стояла похмельная красная проводница. Она тихо твердила: «За мои смены первый случай». «Вы лучше следите, чтобы с того конца никто не вышел. Там вроде туалет был закрыт?» «А мы обычно только один даем». В этой фразе было все — весь железнодорожный апофеоз.

«Ой, да какая дура! Какая дура! Я его себе в бюстгальтер положила, когда умывалась». А. Б. досадливо посмотрела на нее и спросила: «Ну–ка, дайте сюда, я сличу с вашими описаниями». Та безропотно дала. «Да, кабошон, в бриллиантах — есть утраты. У вас были утраты». «Да, это еще до войны мама потеряла. Так и остались щелки такие, в них сор набивается, когда посуду мою».

— Зарубите, милая, себе на носу. Только плебеи моют грязную посуду в перстнях. Зарубите.

Она посмотрела на меня и сказала: «Разве это контингент?». Я бы никогда не отцокал так это прекрасное соло. О, «les Sauvages»…

Мы доехали. А. Б. встречала сестра, они мгновенно стали что–то давнее незримое делить, вырывая друг у друга сумку.

На этом все и кончилось бы навсегда, если бы я не увидел Ярополка. Об этом стоит сказать.

Глубокой --">