Андрей Вячеславович Иванов - Зола

хлебу. Есть чай? – Великолепно! Трава – что еще надо? У меня целых два диска Einsturzende Neubauten, два диска Butthole Surfers, пять дисков Stranglers; в библиотеке есть Mort а Сredit и Tropic of Сancer. Зачем мне ехать в Америку или Париж?.. У меня все есть, я жив, ни в чем не нуждаюсь. Я даже тебе благодарен, что ты меня бросила, Анна; и тебе, мир. Благодарен за передышку в пытке, которой ты подверг такого жалкого червя, как я.

Спасибо и Тебе за то, что Ты меня пощадил. Будь я на Твоем месте, я бы кончил Тебя не задумываясь. Значит, Ты все-таки благородный; значит, Ты все-таки всепрощающий. Спасибо.

Я радуюсь, что я жив. Жизнь, оказывается, ничто иное, как перемещение из комнаты в комнату, из машины в машину, из поезда в поезд, из страны в страну... Обычный этап – demenage. Я не где-нибудь на нарах или в сырой земле – в датском замке. Я шел сюда с опустевшей платформы под снегом, шел сквозь туннель подземного перехода, шел мимо выключенного фонтана (девушка под блюдом – шапка снега на блюде); мимо парка, вдоль стены, камнем которой хотелось бы стать; мимо болот, поглотивших мое детство, мимо Пяаскюла, района Каламая, дома моего отрочества; мимо бывшего “Чикаго”, где когда-то были решетки на окнах и в очереди в пивную простаивал мой дядя; мимо бывшего тира, куда нас иногда водил отец; мимо часовой мастерской в доме, где Вильде написал свою “Войну в Махтра”. Мимо бывшей “Десятиминутки”, в которой столько раз ел пюре с сосисками и капустой. Я шел сквозь этот мир, обставленный домами, фонарями, рельсами обитый, проводами обтянутый, поделенный на зоны, шлагбаумами перекрытый. Я шел, полз, греб на брюхе, раком, волок избитые ноги, плыл говном в проруби; трубами, электронными частицами, битами и мегабайтами, письмами пробирался я сквозь мир, пока не оказался тут, в этом замке, замурованным намертво, чтобы понять простую вещь: все это просто – зола.

Но к этому надо было прийти. Мир не вот так сразу стал золой – потому что ею был всегда. Я видел мир глазами человека, который написал свой первый цельный роман; я видел мир глазами человека, которому сказали, что он будет выслан в страну, где, возможно, его сперва посадят, а потом убьют в две недели. Я видел мир глазами человека, который вскрыл себе вены стеклом, который пролежал связанным 14 часов, сиганул через высокий забор, которого донага раздели таможенники, чтобы заглянуть в задний проход – нет ли там наркоты. Я видел мир глазами человека, который фениксом восстал из пламени и пепла, пройдя до того фекалиями с водой через медные трубы. Я видел мир, который травил меня псами, соблазнял шлюхами и деньгами; колол иглами в подъездах и туалетах. Мир, который стрелял в меня, морозил, гнал, бил, предавал, испытывал на прочность. Мир, который придуман не мной, мир, который придуман не для меня; мир, в котором я чужой.

И теперь я с уверенностью могу сказать, что мир – это не только замок и книги в библиотеке, но и подвал, и четыре тонны угля, и кубометры воды в трубах. Но самое главное, мир – это мешки золы, которые я выношу из замка, – вот это самое главное. Это и есть то, что остается от мира, что его составляет, из чего мир лепится. И я должен выгребать и выгребать золу из котла, набивать мешок и тащить вон!

Я изымаю из себя прошлое. После того как мoю любовь унес Левиафан и ничего не оставил взамен; после того как моего ребенка не стало раньше, чем я о нем узнал. После того как я вскрыл последний раз вены. После того как съел пригоршню таблеток и пролежал полгода в дурке. После того, как с моего счета ушел миллион крон не моих денег. После того как я трахнул шлюху. После того как я перебрал кокса. После того как я выкурил странной смеси Мэтью. После того, как мое сердце во сне съела большая лохматая собака. После того как я пресытился всем этим. После того как я пресытился даже отвращением к миру. После того как я перестал тяготиться даже самим собой. Я плавно перестал существовать. Я умирал медленно, по частям, по этапам, на которые разбита жизнь каждого, и в каждом отрезке жизни что-нибудь отмирало от меня. Мелькали бесы да Горе-Злосчастье, фунт лиха да пуд соли на закуску... Вот и вся сказка... А то, что осталось на потом... Все остальное – это просто видимость жизни. Да и ладно об этом. Меня тут вообще почти нет. Если меня вскрыть, как мешок, – в топку бросить нечего будет. Мною уже никого не согреешь. Я выгорел весь изнутри. Если что там и осталось во мне, это все так, зола.

Таллинн, 2008

--">