Ольга Боочи - Птенец

достать кончиками пальцев до пола. Даже до лодыжек не могла. И когда она нагибалась, кто-нибудь за ее спиной обязательно издавал такой звук, будто она пукнула. И потому Нина ненавидела физкультуру больше всего на свете.

От расстройства Нине всегда хотелось есть, и теперь тоже давно хотелось. Она пожалела, что взяла с собой только несколько бутербродов и маленькую бутылку с водой. Было, правда, еще печенье, но его она как-то незаметно сжевала еще в электричке. Утром на перроне она видела бабку с пирожками, и теперь эти пирожки, горячие, в промасленной бумаге не давали ей покоя. Вместо них она один за другим проглотила два бутерброда. Но это, конечно было не то. Ужасно хотелось чего-то сладкого.

Она даже пожалела, что не купила там же, на станции, большую бутылку колы.

Но, в общем и целом, теперь, без одноклассников и без Деминой, Нина заметно повеселела. Ей хотя бы не грозило больше весь вечер сидеть на самом краешке бревна, пытаясь стать невидимкой, и молиться о том, чтобы никто не додумался избрать ее предметом шуток.

Она остановилась и высыпала сырую картошку, приготовленную для костра, в канаву. После избавления от этой бесполезной ноши рюкзак и вовсе стал легким, только куртка мешалась. Нина просунула ее под лямки рюкзака и пошла дальше.

 Около часа пополудни Нина вышла на развилку трех дорог, и не смогла вспомнить, куда нужно поворачивать. Она свернула на ту, которая показалась ей более изъезженной, и шла по ней еще какое-то время, пока не поняла, что не узнает этих мест. Дорога сузилась в небольшую тропинку, и по обеим ее сторонам довольно давно уже тянулась молодая сосновая поросль и бурелом сухих кустов. В очередной раз, выбирая на развилке между двух дорог, Нина выбрала ту, где солнце светило в спину, и только тут впервые заметила, что солнце начало, пока еще медленно, клониться к горизонту.

Нина остановилась и в первый раз осмотрелась.

То, что она заблудилась, казалось невероятным, просто невозможным. В конце концов, это не Сибирь, и не тайга. И все-таки не за горами была ночь, а она так и не дошла до станции. Быть может, в этот момент даже уходила последняя электричка в сторону города.

Впервые Нина пожалела, что, как всегда, забыла дома телефон, эту ужасную деревяшку, которую купили ей вместо смартфона. Она даже обыскала карманы куртки и проверила отделения рюкзака в безумной надежде все-таки обнаружить его там, но карманы были пусты.

Нине стало жутко, и тут же громко и требовательно заурчал ее живот. Нина остановилась и достала целлофановый пакет с последним бутербродом. Толстый кусок белого хлеба, пропитавшийся маслом, с подтаявшим пожелтевшим сыром и с прилипшей к нему салфеткой, выглядел не очень аппетитно, но оказался безумно вкусным, так что она облизала пальцы и собрала крошки, оставшиеся в пакете.

Нина отвинтила крышку бутылки и одним глотком допила теплую, чуть затхлую воду. Вытряхнув на язык последние капли, она выкинула бутылку в кусты. Это было намного меньше того, что съедала Нина на обед каждый день, и она невольно оглянулась в поисках чего-нибудь еще. Вывернула и потрясла рюкзак, но оттуда посыпался лишь песок и мусор.

Заметно удлинились тени. Солнце начало цепляться за верхушки деревьев, и становилось прохладно. Поднялся ветерок. У Нины ныла спина и болели ноги, каждый шаг давался ей теперь с трудом. Влажная от пота футболка липла к телу и заставляла дрожать от холода. Она остановилась и натянула пропылившуюся и перепачкавшуюся в земле куртку.

В быстро надвигающихся сумерках, вдали, кажется, чернели дома. Дорога уводила от них в сторону, и Нина сошла с нее и поспешила к деревне по бездорожью. Несколько раз она наступала в ямы с талой водой, ноги у нее промокли до колен. Кололо в боку. Вскоре Нина выдохлась и пошла медленнее. Она напряженно вглядывалась в деревню, но никак не могла разглядеть свет в окнах.

Свет в окнах домов и точно не горел, скоро пропали в том всякие сомнения. Дома, как и все вокруг погружались в ночную тьму. Теперь, отсюда, они были хорошо видны. Ни из одной трубы не поднимался дым. И собаки не лаяли. Тихо было кругом.

Буреломы запущенных садов не скрывали провалившихся крыш, покосившихся бревенчатых стен и зияющих чернотой окон. Давно не езженная деревенская улица заросла. Со стены одного из домов, облупившаяся, с лоскутами выцветшей краски, смотрела в подступающую ночь пятиконечная звезда. Тревожимые ветром, стучали по крыше ветки. --">