Ники Пеллегрино - До свидания, Рим

Ланца.

– Ланца даже не настоящий итальянец, – с презрением говорила моя сестра Кармела. – И вообще, он щекастый – только посмотри на это фото!

– Да ты послушай, как он поет! – отвечала я. – Разве может быть что-нибудь прекраснее?

– Ты поцарапаешь пластинку, если будешь все время ее слушать, и тогда mamma узнает, чем ты тут занимаешься.

Кармеле было тогда четырнадцать. В ее возрасте мне пришлось бросить школу, чтобы присматривать за ней и самой младшей, Розалиной.

У Кармелы был красивый голос. Даже когда она просто слушала мамины пластинки и подпевала, он и то звучал потрясающе. В теплую погоду, забрав сестер из школы, я часто приводила их на Пьяцца-Навона, и Кармела выступала перед туристами.

Обычно Кармела вставала рядом со своим любимым фонтаном. Едва она открывала рот, как вокруг собиралась толпа, и люди начинали бросать в соломенную шляпу монетки. Иногда мы исполняли что-нибудь на три голоса. Мы с Розалиной тоже немного умели петь, хотя настоящий талант был только у Кармелы. Нам мечталось, что в один прекрасный день ее заметят, и тогда наша семья разбогатеет.

Когда шляпа до краев наполнялась лирами, Кармела переставала петь, и мы подсчитывали выручку. Если денег оказывалось достаточно, мы покупали себе мороженое или кока-колу, а потом шли в кино. Больше всего мы любили музыкальные фильмы и часто их пересматривали. «Серенаду» я видела столько раз, что знала чуть ли не наизусть. Впрочем, как и «Любимца Нового Орлеана», «Потому что ты моя» и вообще все картины с Марио Ланца.

– Да ты в него влюбилась! – негодовала Кармела.

– А даже если и так, что с того? – отвечала я.

Я не видела ничего предосудительного в том, чтобы влюбиться в кинозвезду. Марио Ланца был в сто раз лучше тех мужчин, которых я встречала в реальной жизни. Так приятно сидеть в темном зале и смотреть на его искрящиеся глаза и добрую улыбку! А когда он пел Be My Love, в его голосе звучало подлинное чувство – искреннее и прекрасное. Марио нисколько не походил ни на римских подростков, которые пялились и свистели мне вслед, ни на подозрительно любезных пожилых мужчин, наверняка знавших мою мать.

Пожалуй, я была хорошенькой: полные, как у мамы, губы, собранные в высокий хвост темные волосы, серо-зеленые глаза – мне нравилось думать, что они у меня от отца, хотя я никогда не видела его даже на фотографии. Я носила широкие юбки и тщательно выглаженные, застегнутые до самого горла блузки, на талии – тонкий поясок. И я была заметно выше других девушек, как ни старалась сутулить плечи. Неудивительно, что на меня оглядывались.

Mamma гордилась моей внешностью. Ей нравилось делать мне макияж – намазывать губы розовой помадой, наносить на веки блестящие золотистые тени, – а потом восторгаться, как по-взрослому я выгляжу. Когда это занятие ей надоедало, я старательно смывала все следы косметики.

Не уверена, догадывалась ли mamma, чем мы с Кармелой и Розалиной занимаемся долгими летними вечерами. Возможно, она просто предпочитала смотреть на все сквозь пальцы. Обычно она спала допоздна, потом долго нежилась в ванне, выщипывала брови, красила ногти. Даже если бы mamma узнала, что мои сестры иногда по целым дням не ходят в школу, вряд ли бы ее это сильно встревожило: умеют сосчитать сдачу на рынке, и ладно.

Требовала mamma только одного: все мы должны хотя бы немного говорить по-английски. Сама она переняла кое-что у американцев еще во время войны и теперь каждый день заучивала с нами какую-нибудь новую фразу. Знания эти нам были нужны: туристам, перед которыми выступала Кармела на Пьяцца-Навона, нравилось, когда мы приветствовали их на родном языке или желали приятного отпуска. Они зачастую смеялись и бросали в шляпу еще несколько монет.

– Я родилась с песней на устах, – говорила им Кармела. – Не спешите уходить, послушайте еще. Я умею петь не только по-итальянски, но и по-английски.

После такого приветствия Кармела часто исполняла Be My Love, мою любимую. Сестра пела легко и чисто, ее голос вызывал в памяти сладкие персики и теплый мед.

– Вот стану взрослой и начну выступать в ночных клубах, – строила планы Кармела, пока мы сидели у фонтана и ели мороженое. – Однажды я непременно прославлюсь, куплю большой палаццо на берегу моря, и вы все будете там жить. Ну и я, конечно, тоже, когда не надо будет записывать пластинки и сниматься в кино.

– А я не хочу жить в палаццо на берегу моря, – пожаловалась Розалина, ловя языком капли растаявшего фисташкового --">