Арман Лану - Свидание в Брюгге

отдельных стычек с противником, не зная, где фронт, где тыл. Чувствуя — и не веря, — что преданы. Понимая — и отказываясь понимать, — что это пораженье.

Сердце полное, руки пустые.

Безоружные богатыри.

В белом пламени гневной зари.

Именно в смертоносном мае начинается эволюция двух основных героев романа — пацифиста Франсуа Субейрака, учителя, призванного в армию и неожиданно для себя оказавшегося отличным командиром, и старого кадрового офицера майора Ватрена. Движущей силой этой эволюции, точнее — ее катализатором, ускоряющим процесс осознания ими обоими действительности и своего долга, своего места в этой действительности, является память о третьем человеке — об Огюстене Маршане, рабочем из Бийянкура, коммунисте, расстрелянном в лотарингском городке Вольмеранже по приговору военного суда за бунт в действующей армии. Лишь на несколько мгновений появляется на страницах книги Огюстен Маршан, но память о нем не оставляет Франсуа Субейрака и в дни последних кровопролитных боев в Арденнах, где почти полностью гибнет его рота, и потом — в долгие месяцы плена. Снова и снова встает перед ним задняя комната в бакалейной лавочке Вольмеранжа. Напоминающий детство запах корицы и шоколада, тяжелый аромат фруктов и перца. И скуластое суровое лицо с доброй ямочкой на подбородке — спокойное лицо рабочего металлиста, уже приговоренного к смерти, но, может быть, еще не знающего об этом, мирно играющего в карты со своими конвоирами при свете расписанной цветами пузатой фарфоровой керосиновой лампы… Потом Субейрак забывает лицо расстрелянного, забывает его имя. Все больше тот становится для лейтенанта символом — коммунистом из Бийянкура, расстрелянным в Вольмеранже. Все больше память о нем встает как разоблачение «странной войны», в которой коммунист из Бийянкура оказался врагом номер один, претворяется в поверку собственных жизненных позиций лейтенанта Субейрака, его «интегрального пацифизма». Пока, наконец, эта память не приводит лейтенанта Субейрака к действию, — он бежит из офлага, чтобы с оружием в руках принять участие в Сопротивлении.

Не менее значительную роль играет память о невинно расстрелянном коммунисте в духовной эволюции майора Ватрена. Этот старый служака подвергает сомнению прописную воинскую доблесть, слепое повиновение приказу. Мучительно переживая спою ответственность за смерть невинного человека, он приходит к выводу, что есть долг превыше воинской дисциплины. Как и Субейрака, память о страшной ночи в Вольмеранже заставляет его пересмотреть всю свою жизнь — жизнь профессионала войны. Майор Ватрен гибнет, заслоняя своим телом тех, кто бежит из лагеря, чтобы продолжать иную войну — справедливую. Франсуа Субейрак и Ватрен идут навстречу друг другу, каждый из них проходит свою половину пути. «Я начал с неприятия всякой войны, — подытоживает Субейрак, мысленно обращаясь к Старику у его могилы, — с безусловного пацифизма; по мере того как в вас рождался человек, ненавидящий кровь, во мне непроизвольно появлялся другой человек — боец, защищающий свою родину, на которую напал враг. Медленно, медленно прояснялась для нас истина. Когда вы протянули мне руку в последний раз, я знал, господин майор, что призван сменить вас. Теперь это уже не ваша, а моя война».

В этом выводе Субейрака — осуждение идеологии, сделавшей возможным Мюнхен. Осуждение коллаборационизма, подыскивавшего себе моральное оправдание в формулах вроде «лучше жить на коленях, чем умереть, сражаясь» или похлеще, — «мертвый лев не стоит живой собаки».

Однако признание необходимости взяться за оружие, когда враг напал на родину, не исключает ни для Субейрака, ни для Лану неприятия войны — войны несправедливой, где классовые интересы буржуазии ставятся превыше интересов национальных и где для полковника Розе главным врагом остается не Гитлер, а рабочий-коммунист из парижского предместья. Лану остается антимилитаристом, он ненавидит войну как таковую — войну «профессиональную», где неизбежно гибнут невинные — с обеих сторон — и фабрикуются мнимые герои. Кроме расстрела Огюстена Маршана в «Майоре Ватрене» есть еще один эпизод, который мог бы остаться незамеченным, не стань он ключевым в романе «Свидание в Брюгге». Франсуа Субейрак вспоминает о разговоре с батальонным врачом по прозванью Эль-Медико, сражавшимся раньше в Испании, в Интернациональной бригаде, о первом --">