Василий Михайлович Песков - Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным

увидел!

От частого осинника рябит в глазах. Все-таки различаю три темные фигуры. У самца седая шерсть на шее, могучие рога. Он уже почуял недоброе, вытянул шею, прислушивается. Но он не знает, откуда опасность, он еще не видит нас. Как хочется сфотографировать, но далеко и слишком част осинник. Мой «выстрел» не достанет. Зато Сергеич осторожно присел на колено. Видно, как он снял колпачок с оптического прицела, протер очки…

— Он только что здесь прошел…

Лосиха с теленком метнулись и, ломая кусты, понеслись в глубь зарослей, а рогач не побежал. Секунду он стоял, повернув к нам голову, потом сделал угрожающий шаг в сторону обидчиков… «Промахнулись», — мелькнула радостная мысль. Но нет, хорошее ружье у Сергеича и глаз верный. Рогач судорожно рванулся в нашу сторону и упал.

Сложные чувства испытывает у поверженной лесной добычи. Все, что было до выстрела, было красиво, захватывало, будоражило. Теперь же я с сожалением глядел на лося. Как красив был он три минуты назад!.. Я поделился этой мыслью с Сергеичем.

— И у меня так же, — сказал он, разряжая ружье, — всю жизнь так. Но охота есть охота. Страсть как люблю охоту.

Фото автора. Тамбовская область.

 3 декабря 1959 г.

Солдатский гостинец

Дядя Женя! Дядя Женя приехал!

Ребятишки воробьями сыпались с лестницы и повисали на крепких плечах солдата. Не утихая, воробьиная стая покатилась в дом и увлекла за собой солдата.

Гостинец у солдата скромный. Кулек с конфетами опустошился мигом.

— Дядя Женя, теперь с нами обедать! Раздевайтесь!

Кто-то, подтягиваясь на носках, вешает тяжелую солдатскую шинель, кто-то примеряет шапку…

Я вспомнил свое детство. Вспомнил, как возвращался с работы отец и мы с братьями так же вот повисали у него на плечах, лезли в железный помятый сундучок за гостинцами, примеряли пахнущую мазутом шапку. У этих же ребятишек нет отцов и матерей нет. Они растут в детском доме. Я не услышал тут ни одной жалобы, ни одного печального лица не увидел. Хорошо живут ребятишки — крепкая одежда, хороший стол, школа рядом.

— Дяде Жене — три компота! Чур три! Чур три! — ребятишки, дружно хлопая в ладоши, заставляют солдата опорожнить стаканы.

Хорошо живут ребятишки. Недостает им, пожалуй, только… Я опять вспомнил отца, вспомнил его ласковую шершавую руку. Он проводил рукой по нашим вихрам и спрашивал всегда одно и то же: «Ну, чем хвастаться будете?»

— Ну, хвалитесь, — услышал я от солдата. Он потрепал рукой чью-то русую голову, кого-то посадил на колени…

Много у солдата ласки. Много хороших слов сбереглось за долгую службу. Кому сказать их?

Вот и приходит солдат, Евгений Воробьев, в этот чистый домик, где прямо у калитки попадешь в ребячий плен.

— Наши ребята шефствуют над детским домом, — сказал командир и сам же поправился, — слово «шефствуют», пожалуй, даже не подходит.

Казенное все-таки слово, без тепла. А наши ребята тепло как раз и приносят…

Очень нужно человеческое тепло в доме, где дети не знают матери и отца. Солдаты научили ребятишек песням, научили держать в руках гармошку, научили мастерить, выстукивать каблуками пляски. Хорошо! Но не в этом главное, главное в том, что…

— Витя, веди себя хорошо, а то придется дяде Жене… — сказала при мне воспитательница расшалившемуся мальчишке.

Так же вот говорят матери: «Ты смотри мне, а то отцу скажу».

Каждую субботу и воскресенье приезжают солдаты в дом с голубой калиткой. Тогда особенно ярко горят окна, особенно звонко стучат каблуки. И чисто мужские разговоры случаются при этих встречах:

— Ты что же, без пуговиц ходишь?.. Сам, только сам пришей…

— Тройка?! Да если б я на тройку на ученьях стрелял, меня б и на час к вам не пустили…

— Тройка?! Да ты знаешь, если б я на три на ученьях стрелял, меня бы к вам и на час не пустили…

Большое отцовское сердце, отцовскую требовательность и ласку приносят солдаты в дом с голубой калиткой.

— У нас не один только --">