Федерико Гарсиа Лорка - Стихотворения. Проза. Театр (сборник)

ярком оперении, не знали его. У Федерико было страстное сердце – таких немного; он умел любить – страдание отметило его благородный лоб своей печатью. Он любил, о чем многие и не подозревали. И страдал, о чем, думаю, не знает никто. Я вечно буду помнить тот день, когда Федерико, незадолго до отъезда в Гранаду, прочел мне свои последние стихи из книги, которую ему не суждено было дописать. То были «Сонеты темной любви» – воплощенный порыв, страсть, смятение и счастье, чистейший памятник любви, изваянный из стихий: души, тела и растерзанного сердца поэта. Я взглянул на него и не мог отвести глаз: «Господи, какая душа! Как же ты любил, сколько же ты выстрадал, Федерико!» Он посмотрел на меня и улыбнулся своей детской улыбкой – при чем тут я?.. Если эта книга не пропала, если отыщется когда-нибудь эта рукопись, к славе испанской словесности и к радости грядущих поколений, то все они, сколько ни будет их до скончания нашего языка, поразятся и узнают наконец цену и неповторимому дару поэта, и неповторимой глубине его сердца.

Висенте Алейсандре

Ранние строки Перевод А. Гелескула

Первая страница

Есть горы – под небосводом

они завидуют водам

и как отраженье неба

придумали звезды снега.

И есть иные горы,

но та же у них тоска,

и горы в тоске по крыльям

придумали облака.

Из неоконченной поэмы

I

Первое утро

было бездонным оком,

когда из-под век непроглядных

выглянул жаркий зрачок.

В потемках лесные листья

укрыли гнездовье мысли.

Родник выведывал тайны,

а звездочки-непоседы

сбегались послушать сказку

и важно вели беседы.

И Бог был еще бездетным,

а мир наш – еще в зачатке.

Все было простым и ясным

и не играло в прятки.

Вино предвкушали гроздья,

колосья хлеб предвкушали.

Родник предчувствовал жажду,

а ветер – флаги и шали.

Но всё – и малая птаха,

и горный кряж – содрогалось

и не скрывало страха.

А бедные розы,

предвидя трескучие рифмы,

роняли свои лепестки

на прибрежные рифы.

И жаждали мифы,

во тьме вырастая громоздко,

вклубиться туманом

в извилины первого мозга.

Каштановый проливень меда

заигрывал с ядом.

Ягненок и лев

жили рядом,

голубка летала к орлице.

Ростки философий

Господь еще прятал в теплице.

И все было дивным, поскольку

еще не нашло примененья.

Ни омуты смерти,

ни времени ржавые звенья.

II

Господь шестидневья

еще не оброс бородою,

и детской улыбкой

светилось лицо молодое.

Два огненных рога

на лбу красовались высоком,

и на спину грива

спадала курчавым потоком.

Свой смех обращал он в созвездья,

а слезы в каменья,

был первым арфистом

и страстным любителем пенья.

Неистовый нравом,

свои обуздал он желанья,

поглядывал на ангелиц,

но уже с расстоянья.

Он был молодым и красивым,

творец безбородый,

великий ваятель,

гончар человечьего рода.

III

Был первый рассвет,

и на первом рассвете

мужчина и женщина

спали, как дети.

Но солнце взошло,

и проснулась от жара

у древа познанья

прилегшая пара.

Играя листвой,

они подняли гам,

и яблоко сердцем

упало к ногам.

Оно обещало

дар слова бесценный,

свободу души

и наказ беспременный

беречь от ярма эту душу живую,

и вкус непокорности

и поцелуя.

Адам был чернющим,

а Ева – светлее,

но оба страшны.

Не волосья, а змеи.

Тигриное тело бугрилось от мощи.

Баюкали их предрассветные рощи.

Но стало светать,

и на самом-то деле

они родились,

когда яблоко съели.

И только тогда

открыли им

душу вино и вода.

Песнь о котах

Домашний Мефистофель

на солнце спозаранку

шлифует элегантность и львиную осанку.

Мой кот весьма воспитан —

проказлив, но приветлив.

К тому же музыкален и крайне привередлив:

Бетховен не по вкусу,

а Дебюсси – шарман.

И по ночам, бывает, мой пылкий меломан

возьмет да и пройдется по всей клавиатуре.

И рад! Парижский гений сродни его натуре.

Наверно, в прежней жизни

конкистадор гармоний

ловил мышей в подвалах одной из филармоний.

Он понял и упрочил, отстаивая

--">