Патрик Уайт , Алан Маршалл , Питер Кэри , Питер Кауэн , Джуда Уотен , Дональд Стюарт , Джон Моррисон , Дэл Стивенс , Хэл Портер , Олаф Руэн , Уильям Невил Скотт , Том Хангерфорд , Джустина Вильямс , Биримбир Вонгар , Джеффри Дин , Элизабет Джолли , Мэри Тейчен - Современная австралийская новелла

человека от гибели. Он «не имеет никакого права находиться на чужой земле», заявляет Кен, потомок первых поселенцев-колонизаторов, запамятовавший, что именно его предки отобрали у аборигенов их исконные земли.

Появление в литературе Австралии первого писателя-аборигена Биримбира Вонгара вызвало у нас серьезный интерес к его творчеству. Переведены два рассказа из его книги «Дорога в Бралгу» (1978), один из них — остросоциальный, сатирический рассказ «Могвои, дух-отступник» — опубликован издательством «Прогресс» в сборнике «Новые рассказы Южных морей», другой — «Проводник» — напечатан в «Литературной газете» и вошел в этот сборник.

Рассказ «Такой же человек» Дональда Стюарта, искренний и теплый, вызывает сострадание к судьбе аборигенов; он перекликается с циклом рассказов Алана Маршалла «Мы такие же люди».

Общая тональность рассказов сборника связана в основном с проблемами 60–70-х годов. О иих говорят как писатели среднего поколения — Уильям Невил Скотт, Том Хангерфорд, Элизабет Джолли, так и более молодые авторы, пришедшие в литературу совсем недавно, например Питер Кэри и Мэри Тейчен.

Об отчуждении личности, о безысходном одиночестве человека в обществе потребления, которое оказывает разлагающее влияние на души людей, обесценивании моральных ценностей рассказывают эти писатели.

Большое впечатление произвели на меня рассказы Уильяма Невила Скотта «Маски» и «Как научиться жить», Тома Хангерфорда — «Тетя в ящике».

С болью читаешь великолепный рассказ о несбывшейся мечте рабочего-эмигранта, приехавшего из Англии в надежде на то, что он разбогатеет, купит ферму, обзаведется семьей… («Земля Билла Спрокета», Элизабет Джолли).

О попрании элементарных прав человека, о беззащитности его перед «законом», где правит денежный мешок, достоверно рассказывает Олаф Руэн («Домик возле парка»).

Глубоко потрясает антивоенный рассказ «На западе — ветряная мельница» об уже немолодом американском солдате, хорошо усвоившем «науку убивать», убивать не размышляя, о солдате, которого перебросили самолетом из Америки охранять «рубеж». «Никто нигде не объяснил, идет ли рубеж на всем протяжении по прямой, или то, что видно с поста, лишь часть огромного кругового ограждения; никто не потрудился упомянуть, какова общая протяженность рубежа… никто не объяснил ему, где он находится, и карт никаких не было, и про него самого вспомнили только через пятнадцать часов».

Рассказов много, и все они хорошие, наполнены острым социальным, а нередко и политическим содержанием, психологически достоверны, написаны в индивидуальной для каждого автора манере, различными средствами художественной выразительности, многозначны по форме.

Я не хочу пересказывать их здесь, дабы не лишить читателя удовольствия, не навязать ему каких-то ассоциаций. Пусть рассказы говорят сами за себя.

И вот подошла к концу еще одна моя встреча — на этот раз заочная — с писателями и их творчеством, с литературой милой моему сердцу Австралии, такой далекой и такой близкой…

Анатолий Софронов

Джон Моррисон

Пионеры

На пустынных землях Центральной Виктории, где-то между Вибой и Динсдейлом, среди глухих зарослей затерялась небольшая ферма. Там и свела меня судьба с этим человеком.

В тот злополучный зимний вечер я застрял на проселочной дороге у изгороди его участка. Мне бы следовало с самого начала благословлять его, как вовремя явившегося ангела-хранителя, ибо в нем воплощался мой единственный шанс выбраться из этой глуши до ночи или хотя бы на следующий день. Признаю, тут нечем гордиться, но, честно говоря, я разозлился на него еще до того, как мы встретились.

Его дом стоял недалеко. Окруженный надворными постройками и кучкой деревьев, он был ясно виден всего в нескольких сотнях ярдов за темнеющими выгонами. В какой-то миг, когда после надсадных взревываний мотора машину засосало еще глубже, я бросил взгляд в сторону дома и вроде бы различил фигуру на веранде. Но когда хозяин дома наконец соизволил выйти и поинтересоваться моей судьбой, я уже увяз всерьез и надолго и не был склонен ликовать при его появлении, на что он, безусловно, мог рассчитывать. Впрочем, его вид и манеры тоже не располагали к приветливости.

Он подошел, тяжело ступая, и привычным жестом положил крупные руки на верхнюю проволоку изгороди, почти не --">