Том Корагессан Бойл - Подземные сады Бальдазара Форестьере

случайно добытым куриным пометом, единственное, что он смог достичь, – это получить овощную грядку, такую жалкую, что ее устыдилась бы самая неприхотливая домохозяйка. Он мечтал о независимости: от отца, братьев, от длинноносых янки – его строительных боссов в Бостоне и на Манхеттене. И чего он добился? Снова попал в очередную кабалу.

Он был подавлен. В депрессии. Мрачный. Отчаявшийся. И ведь обманул его не мистер Евфратес Мид, а земля, сама земля предала его. Поднимая и опуская лопату, потея среди таких же истекающих потом мужчин, он думал о самоубийстве в самых изощренных и изысканных вариантах – тогда глаза его навеки закроются и он уже никогда не взглянет ни на свою никчемную землю, ни на свою никчемную жизнь. И вот однажды дождливым днем, сидя у прилавка аптеки Сиагриса с чашкой кофе и гамбургером, он увидел то, что изменило всю его жизнь. Видение было ясным и таким же реальным, как сама плоть. А еще оно грациозно двигалось с плавностью живой женщины, женщины, до которой он почти что мог дотянуться и…

– Принести вам что-нибудь еще? – спросила она.

Он так удивился этому вопросу, что ответил по-итальянски. Оливковые глаза, убранные наверх волосы, а кожа, которую так и съел бы, но разве не старый Сиагрис, лохматый грек, жарил ему гамбургер и поставил тарелку на прилавок перед его носом? Или он грезит?

Она смотрела на него, чуть нахмурившись, руки лежали на бедрах.

– Что вы сказали?

– Я… это, – промямлил он на своем английском, – нет, нет, спасибо… но кто, то есть…

Она была так спокойна – настоящее воплощение покоя, хотя остальные клиенты – мужчины в костюмах, два мальчика с матерью, неспешно лакомящиеся мороженым – все подняли на нее глаза и ждали ответа.

– Я Ариадна, – произнесла она. – Ариадна Сиагрис, – и, оглянувшись через плечо на стоящего у гриля полного черноглазого мужчину, добавила, – это мой дядя.

Бальдазар был очарован, а также несколько поражен. Ариадна была прекрасна, по крайней мере, на его изголодавшийся взгляд – и ему хотелось сказать ей что-нибудь умное, заигрывающее, чтобы она поняла, что он не какой-то там очередной итальянский поденщик, ни кола ни двора, у которого в кармане и наберется-то лишь на гамбургер, а землевладелец, будущий хозяин виноградников Бальдазар Форестьере. Но в голове царила гулкая пустота, а язык словно окаменел и присох к небу. Затем он почувствовал, как его челюсти сами по себе разжались и услышал свои слова:

– Бальдазар Форестьере, к вашим услугам.

Он навсегда запомнит этот момент и будет думать о нем, копая землю, нагружая и откатывая тачку, потому что она посмотрела прямо ему в глаза, словно пытаясь увидеть его насквозь, а потом вздернула кверху уголки рта, прижала к губам два пальца и хихикнула.

Той ночью, лежа на жалкой кровати в своей лачуге, которая едва ли превосходила размерами небольшой курятник, он думал только о ней. Об Ариадне Сиагрис. Это она. Та, ради которой он приехал в Америку. Он произносил ее имя, а дождь бил в грубую крышу, пробиваясь внутрь через сотни щелей и трещин, сочась на его уже и без того влажное одеяло, но он все повторял ее имя и наконец дал торжественную клятву, что однажды она станет его невестой. Однако холодина стояла страшная, ночь за стенами была бесконечна и черна, а зубы отбивали такую дробь, что он едва смог произнести слова клятвы вслух. Он, безусловно, спятил и знал об этом. Как он мог только подумать, что у него есть хоть какой-то шанс? Что он может предложить ей, девушке, приехавшей из Чикаго, штат Иллинойс, чтобы жить со своим дядей, процветающим греком, девушке с образованием, привычной к изящным вещам и книгам? Да, он о ней кое-что узнал – выйдя из аптеки, он только этим и занимался до самого вечера. Ее родители умерли, погибли при столкновении поездов, ей девятнадцать лет, и она и две ее младшие сестры и три брата разъехались по родственникам. Ариадна. Ариадна Сиагрис.

Дождь был безжалостен. Он бормотал, вздыхал и рычал. Бальдазар натянул на себя все имеющиеся у него тряпки, завернулся в одеяла и скорчился у масляной лампы, трясясь от холода даже здесь, в Калифорнии. Ночь все не кончалась, невыносимая ночь. Но этой ночью его сознание было вольно бродить по просторам жизни; мысли, одна за другой аккуратно складывались в ряд, словно кирпичи в стене, пока в один прекрасный миг он внезапно не вспомнил о туннелях, вырытых им под Нью-Йорком и Бостоном. Как же там было чисто и тепло зимой и --">