Александр Александрович Зиновьев - Затея

сознании многих его единомышленников происходила настоящая сшибка при мысли о противоречиях в Зиновьеве. Мне самому часто приходилось слышать подобное. И все-таки почему?

Ответ, думается, найти несложно. В истории страны, можно сказать, наступил момент истины. Горбачевская перестройка, а затем реформы 90-х годов ввергли Россию в пучину бедствий и потрясений. Нашлось много людей, которые с самого начала не приняли реформаторский курс, увидели в подражании западной демократии и в безоглядной рыночной экономике не эталон политической жизни, не спасительное средство для российской экономики, а страшную угрозу для страны, которая может привести к полному и окончательному разрушению государства, к утрате Россией независимости. В этой ситуации отношение к советскому прошлому стало тем оселком, на котором испытывались политика и политики. В этом и надо искать разгадку феномена двух Зиновьевых. Ценители его сатиры ждали от него негативной оценки прошлого, в особенности сталинизма. Но их постигло горькое разочарование. Вопреки логике и здравому смыслу (так казалось многим) Зиновьев давал высокую оценку советского семидесятилетия.

Нет и не было двух Зиновьевых, противоречие это кажущееся. Здесь надо учитывать особенности его сатиры. Она была беспощадной, резкой, но в ней не было злобы, диссидентской злобы. В ней не было злого умысла. Сам Зиновьев никогда не был диссидентом-антисоветчиком и антикоммунистом и не считал себя таковым. Он разоблачал язвы советского образа жизни, высмеивал все негативное и застойное, но при этом всегда оставался патриотом своей Родины. Он не уставал подчеркивать: СССР — моя Родина, «моя страна». Другой Родины у меня нет и не будет! На Родине его считали отщепенцем, и он признавал это. Отщепенец?! Да! Но не враг!

Многое в психологии Зиновьева становится понятным, когда вдумываешься в его слова: «Я считал развитие советского общества необратимым, а советский строй незыблемым на века. Кто мог раньше подумать, что случится такое?!»

Живя на Западе, Зиновьев раньше других узнал о глобальных планах западных стратегов, замысливших развалить СССР и затем Россию. Раньше всех он увидел губительные последствия перестройки и либеральных реформ. Потому и отошел он от своей сатиры и стал разоблачать планы превращения могучей советской и российской державы в общество колониальной демократии, полностью зависимое от метрополии, от стран «Большого Запада» (термин Зиновьева).

Россия вступает в третье тысячелетие. Какой она будет в двадцать первом столетии? Что она возьмет из ушедшего в прошлое двадцатого? От чего раз и навсегда откажется? Вопросы важные, можно сказать судьбоносные. Что может дать нам для ответа эта книга Зиновьева? Сам автор постоянно связывает свой ответ с необходимостью глубоко понять коммунизм — то общественное устройство, в котором жило российское население большую часть прошедшего века.

Современные российские реформаторы уже не один год ищут национальную идею, русскую идею, которая помогла бы сплотить российское общество, примирить раздирающие его острые социальные антагонизмы. Но они до сих пор ничего не добились и не добьются. Потому что они не понимают главного, того, что выразил Зиновьев в своем исследовании коммунизма. Вот квинтэссенция его концепции, сформулированная в книге «Затея»: «…Во всей прокоммунистической и антикоммунистической литературе не сказано ни одного слова о самой главной черте коммунистического строя жизни, которая сделала его таким привлекательным для миллиардов людей, несмотря на очевидные и общеизвестные ужасы становления и бытия его. Это главное состоит в органической способности порождать идеи и средства, организующие жизненный поток в единое осмысленное целое». В этой «последней мысли» (так назвал автор заключительный раздел книги) Зиновьева я вижу ту общую идею, которую пока безуспешно ищут идеологи наших властителей.

Л.И. Греков

ЗАТЕЯ

В августе 1976 года на Западе были опубликованы «Зияющие высоты». Успех книги на Западе и в России, куда она проникала нелегально, меня изумил. Я на это не рассчитывал. И хотя я жил под строжайшим надзором органов государственной безопасности и в ожидании ареста, тем не менее я решил написать новую книгу, на сей раз — «настоящую». Что я имел при этом в виду? Дело в том, что я писал «Зияющие высоты», вообще не --">