Юлиуш Жулавский - Время прошедшее несовершенное

которую я видел перед собой в толпе, когда она склонялась над открытой могилой. И сейчас волосы Йоанны, блестящие, словно месяц во мгле, рассыпались, закрывая слегка запавшие щеки. Дойдя до пересечения наших тропинок и по–прежнему не поднимая глаз, она непроизвольно поправила их рукой. На минуту задержала руку у виска. Руку, освобожденную от черной перчатки и оттого еще более белую в своем золотистом оттенке, тонкую руку, как бы с барочного алтаря, такую нежную, чувствительную и в то же время распутную, знакомую мне больше собственной.

— Йоанна, — произнес я с неожиданной неприязнью, когда она остановилась, удивившись нашей встречей. — Мне очень тяжело, что твой муж ушел так трагично из этого мира. Тебя я как‑то совсем не встречал со дня вашей свадьбы, но с ним встречался иногда и даже разговаривал накануне случившегося…

— О чем? — спросила она коротко, глядя мне прямо в глаза. Остановил меня новый, совершенно неизвестный мне тон этого взгляда голубоватых глаз. Так, словно отыскавшееся старое колечко оказалось неожиданно либо больше, либо меньше. Колечко ли изменило свою форму, или изменились пальцы? Я начал искать в этом взгляде то, что можно было бы прочесть. Этот взгляд, перед моим, почти столь же неподвижным взглядом, — твердел он или становился мягче? На мгновение меня охватила паника и, как обычно после таких моментов, — неприятное спокойствие.

— О чем? — повторила Йоанна тише, будто внезапно уставшим голосом. — Или ты не можешь вспомнить — о чем?

— Нет–нет, превосходно помню. О границах времени.

— Это, по–моему, опасные размышления, — сказала она, снова повысив голос, и опять посмотрела мне в глаза.

— Вполне возможно. Но без этого мы сошли бы с ума — не пытаясь понять простейших вещей.

— Он понял… — прошептала Йоанна.

— Я тоже.

Знаю, что сейчас я всего лишь открою крышку гроба, но все же иду туда. Еще несколько шагов среди этих плоских, как стол, улиц, еще сверну в переулок направо — и через минуту начну погружаться под землю, а мои знакомые на поверхности города, если бы издали с любопытством следили за мной, увидели бы, как я погружаюсь постепенно по колени, по пояс, по плечи, по макушку, пока не исчезла бы даже моя черная шляпа. И над горизонтом улицы, что с равнины города где‑то там падает вниз, перед их глазами остался бы только кусочек пространства, только беспорядочный ряд крыш, серый и пустой пейзаж. Но я уже укрыт на его невидимом дне.

Это дно — тоже город, но совершенно иной, как будто из другой эпохи и с другого, забытого теми людьми, несуществующего края. Он лежит над большой рекой, а статуя сирены, стоящая на набережной, чернеет своим силуэтом на светлом, подвижном зеркале воды, голубоватом на рассвете и желтеющем к вечеру. Улочки, с их неровным булыжником, летом украшены красными и зелеными корзинами с овощами и фруктами в торговых рядах; старые дома по–прежнему несут на себе грубые отметки истории; в угловом ресторанчике, открытом всегда настежь, все знают друг друга и понимающе утешают меня, если я сижу один, ожидая слишком долго.

Напротив виднеется арка, а за ней ровный дворик с часовенкой Божьей Матери. И столько окон, сколько трудных судеб человеческих, которые там, за ними, сопротивляются спешащим часам, пряча себя в тесноте. Но как долго удастся выдержать в несогласии с границами времени? То окно, которое в любое время дня и ночи отворялось тихо, как только брошенным снизу камешком я звякну о стекло, сейчас блестит, как зеркало, за которым уже ничего нет — лишь отражаются мертвые облака.

Я навещаю прошедшее время. И как это бывает во сне, не могу сделать ни шага, ни движения рукой, хотя все вокруг движется. Повторяется каждый день, все вижу и слышу. Но ни единого слова не могу добавить к уже сказанным, ни одного не могу взять обратно. Ни одного жеста не могу прибавить или изменить, ни одной мысли. Не могу изменить ничего. Каждое измененное слово, движение изменило бы судьбы людей и должно было бы вызвать хаос при измененном их повторении. И я, одеревенелый, стою здесь сейчас, под этим слепым и глухим окном, как стоял когда‑то.

Нет хаоса во времени. С лестничной клеткисходит во двор девушка, которую я помню еще шестнадцатилетней; а сейчас она уже взрослая. И стала удивительной красавицей. И через минуту кажется еще прекраснее, потому что улыбается мне.

— Ты узнала меня?

— Да, я вас узнаю. Здравствуйте.

Возвращаюсь в границы времени. Опять могу --">