Мария Олеговна Ватутина - Внесение младенца в дом

обнимку ходил,

Плакали друг другу в плечо:

Поднимать Россию ли чо?

Сколь бы не ходили на ны

Речи Посполитой паны,

Казакам китай^[1]— не редут,

Но они во грех не войдут.

Казаки народ кочевой,

Конашевич, их кошевой,

Подпирал, по галкам паля,

Восемь дён ворота Кремля.

Думал, посеку новый куст,

Будет дом Романовых пуст.

Только православных тетех

Православным скармливать — грех.

И увел, как есть, на Покров

Стаю запорожских орлов.

Вот поди теперь разгадай…

Разгуляй ты мой, Разгуляй!

Мы в селе Рубцове^[2], раз-два,

Выстроим собор Покрова,

За того Петра Коноша,

Что уехал прочь, не греша.

«Прощенья просила, коленки дробя…»

1

Прощенья просила, коленки дробя,

Стопы омывала и — пить.

Мне было за что ненавидеть тебя,

А я захотела любить.

И этот старинный кровавый капкан,

Со скрежетом челюсти сжав,

Меня заласкал, заласкал, заласкал,

Меня засосал, как удав.

Когда я опомнилась — поле кругом,

Звенит тишина, как броня.

А я все любила, любила потом

До самого Судного дня.

Любила тебя! аж ребенок зачат

В бесплодных моих телесах.

Посмотрим, кого из нас приютят

На небесах.

2

Я с годами стала неумехой,

Растеряла навыки любви.

Не ругайся на меня, не охай,

Не жалей, не плачь и не зови.

Не звони. Не хочешь — и не надо!

Встретимся — я чуда не продлю.

Как умею, в пору листопада,

Так уж, извиняюсь, и люблю.

Без такой любви моей невластной,

Снова робкой, девичьей, мирской

Стала б я старухою опасной,

Полоумной ведьмой городской.

3

Когда в Елоховском приделе

Кого-то отпевали вы

И были нервы на пределе

У дорогой мне пацанвы,

Я вышла подышать на воздух.

Кричал и извивался весь

В руках родни кисейный отпрыск:

Его крестили следом здесь.

Мои друзья стояли молча,

Седого брата хороня.

И солнца розовые клочья

Их освещали и меня.

Спокойно, благостно, покойно

Встречал покойник свой покой.

И было, Боже, мне не больно.

Не больно было, Боже мой.

4

Похудею, постригусь, заначу

Денег на поездку в Новый Свет.

Увидать хоть краешком удачу,

Скинуть бы десяток лишних лет.

Вот приду такая к добрым людям:

Нимб в затылке, первенец внутри,

Здесь татушка — поцелуй иудин,

И зубов, и вёсен — тридцать три…

Да, такими были мы богами:

С ересью, с язычеством в крови,

Нам везло с друзьями и с врагами —

Те и эти жили по любви.

Или это сон, каких немало,

Бред, скороговорка невпопад…

Здравствуй, старость! Я тебя узнала!

Ты — не радость, правду говорят.

КОЛЕНКИ

Помнишь, мы приехали на широкий двор под Киевом во лесах?

Выпили чаю в беседке, вздохнули вольно.

Помнишь, нас разместили на небесах.

А на небеса не набегаешься: подниматься больно.

Вот крутая лестница, толстые бревна стенки,

Янтарно горят ступеньки, высоки — не поднять ноги.

У поэтов не гнутся коленки, страсть как болят коленки.

Профессиональное заболевание. Господи, помоги!

Ты меня понимаешь: молитва, милостыня, горох.

Сколько верст и весей мы проползли на коленях.

Место на небесех уготовил нам Бог,

Но не добраться, дуба дашь на ступенях.

Ох, скрипят колени, скулят ступени, лютуют садовые соловьи.

Поэты поднимаются, грохоча, в терем высокий.

— Кто там? — вздрагивает ключник Петр. — Да свои, свои, —

Отвечает охранник Павел, востроухий и волоокий.

ВЕРЛИБР

Отдавала себя задорого

Не брали сразу

Отдавала себя задешево

Не брали поразмыслив

Отдавала себя всю полностью и без остатка

Не хотели даже и думать

Хотели отдельные --">