Олег Михайлович Куваев - В то обычное лето

государство существует, и

уже появляются эдакие советские аристократы. Почему вот мы

учились до десятого класса в каком-нибудь своем вятском или

костромском селе, а потом с дрожью в институт ехали. Я до

Москвы ни одного города не видал. А этот юный пижон учился

в Москве и для расширения кругозора пожелал кончить десятый класс на Крайнем Северо-Востоке. Теперь ему захотелось

познать пампасы и… пожалуйста. Потом хвастать будет перед

девицами про пурги, штормы и подвиги…

Виктор сказал тогда: «Обождите, парни. Что вы галдеж подняли? Может, из него отличный малый выйдет. Дядя его, я узнал, — гидрограф, хороший специалист. А все эти пугающие одежды моряки продают, привозят из загранки…»

Не подвела все же администрация! Сегодня ходили смотреть на вербованных, прибывших, наконец, сюда. Из самолета вылезали хмурые дяди в телогрейках, веселые и юркие малые в кепочках и шелковых белых кашне. Кирзовые сапоги, ботинки, у одного даже лаковые черные туфли, в которых выходят на сцену конферансье. Какой же из них будет наш? Может, вот этот в кепке-пуговке фасона сороковых годов или вон тот, что согнулся под тяжестью здоровенного сундука-чемоданища…

Все же мы не угадали «своего». Да и трудно это было, потому что «наш» оказался обычным, не шибко заметным парнишкой. Мне он сразу понравился. Простецкая, такая некрасивая физиономия, подкупающая непосредственность, с какой совал он всем без всякой субординации грязную с дороги руку. Парнишка оказался моим земляком с какого-то московского заводика, где резали на части металлолом, привозимый со всех концов Союза.

— Валентин, — представился он. И шутя добавил: — Лучше Валька!

Детдом, пять классов, ремесленное, потом завод — вот и вся биография. Виктор деликатно осведомился насчет детдома. Валентин, не смущаясь, даже, как мне показалось, с некоторой лихостью сообщил, что попал туда из трудколонии, а в трудколонию угодил за хулиганство. Отец погиб на фронте, мать умерла. Потом новичок посмотрел на наши лица и скучно добавил, что он был тогда еще глупый. Осведомился насчет зарплаты, попросил аванс и ушел в барак, где ночевали вновь прибывшие.

Вечером по пути в кино мы заглянули туда, чтобы узнать,

как устроился наш рабочий класс. В бараке дым коромыслом. В одном углу играют в карты. Судя по азарту, — в «очко». В другом нудно тянут рыдающую песню «Будь проклята ты, Колыма…».

Наш Валька пел тоже. Мы позвали его, опросили, получил ли койку. Когда уходили, Сергей с насмешливой улыбкой похлопал Вальку по плечу и посоветовал: «Ты вроде парень хороший, так не пой лучше эту песню. Ее поют только те, кто Север с самолета видел. Если тянет на блатное, кричи лучше «Мурку». Ты же эту Колыму-то не видал, а проклинаешь». Валька забормотал в ответ что-то невразумительное и покраснел.

«Машины не ходят сюда, бредут, спотыкаясь, олени…» — донеслось нам вслед из барака.

Нас эта история не испугала. Черт его знает, почему и как это бывает, но в девяноста случаях из ста за недолгую дорогу на Север даже самые спокойные и мирные люди успевают проникнуться патентованным полублатным колымским шиком. Теряют его уже здесь на месте так же быстро, как и приобретают.

Удивительный был сегодня вечер. Впервые со дня нашего приезда перестал идти снег, туман уполз куда-то на восток, к острову Святого Лаврентия. Дикая, вся в темных сердитых нагромождениях скал Колдун-гора придвинулась к поселку, а рядом с ней ласковым и благодушным увалом приткнулась Пионерская сопка. Времени до кино было много, и мы прошлись по магазинам. В крохотном темно-синем ларечке белокурая, очень симпатичная девушка продавала винтовки, высокие кожаные сапоги, торбаза. Длинная нарта была прислонена к забору, и, видимо уставшие до крайности, собаки лежали, удобно уложив головы на вытянутые лапы.

В порту на той стороне бухты старательно махал длинной рукой подъемный кран. Розовый вечерний отсвет лежал на темном льду. Было очень тепло.

— Вот в такое время, — оказал Виктор, — я, пожалуй, твердо верю, что если здорово захотеть, то можно добиться в жизни всего. Смешно, да? Может, я сказал не так, но лезут в голову всякие мысли…

— А чего ты хочешь добиться в жизни? — спросил Сергей.

— Я не всеобъемлющий Аристотель и не так-то мне просто ответить. Можно так… Все мы сейчас инженеры, несомненно любим свое дело. Стало быть, следующая ступень — аспирантура, кандидатская диссертация. Но --">