Боб ден Ойл - Человек без стадного инстинкта

мы отклонились от курса. Но в какую сторону? Вправо или влево? Это неизвестно, и поэтому нас будут искать и там и там.

Он перевел дух.

— Прекрасно! — крикнул я. — Хватит, я уже все понял. Значит, надо просто сидеть и ждать, пока нас найдут? Ну и организация, просто прелесть!

Летчик побагровел.

— Мне кажется, — сказал он, — среди вас есть люди, которые все еще не могут или не хотят понять серьезность нашего положения. Право же, мосье, нам не до шуток, мы не на теннисном корте.

Причем тут теннисный корт? Может быть, он употребил иностранный термин, не зная его смысла? А может, у него патологическое отвращение к теннисным кортам?

Летчик закурил. Мне тоже очень захотелось курить, но все мои запасы чудесных японских сигарет сгорели, у меня не осталось ничего. Рядом со мной стоял старик, поддерживаемый дочерью, — наверно, это была его дочь, хотя в таких случаях никогда нельзя знать наверняка; во всяком случае, его поддерживала молодая женщина.

— Послушайте, вы, — сказал я, — дайте мне сигарету.

— Я не курю, — ответил старик.

— Это еще не причина, чтобы не иметь при себе сигарет, — возразил я. Разумеется, я был совершенно не прав: я сорвал на старике свою злость на летчика.

— Как вам не стыдно! — сказала молодая женщина.

— А почему? — ответил я. — В курении нет ничего дурного.

Я огляделся, но никто вокруг не курил — видно, в курении все же было что-то дурное.

— Смотрите, — продолжал между тем летчик, — вот обгоревший остов самолета.

Все посмотрели на остов самолета, как будто видели его впервые. Полчаса назад они сами сидели в ней, но стоит кому-то приказать: смотрите, мол, — и все как по команде оглядываются. Или они хотели уличить летчика во лжи? Самое удивительное, что они даже и не сморят, — можно подумать, что они оглядываются просто из вежливости: летчик сказал, посмотрите, мол, на остов, и получится неудобно, если никто даже не оглянется, но нет, кое-кто продолжает внимательно взглядывать остов и после того, как летчик снова заговорил. Может быть, таким путем они вновь обретают доверие к летчику: он сказал, дескать, смотрите, вот остов, они оглядываются и — надо же! действительно видят остов. Значит, с этим летчиком не пропадешь.

— Поверхностному наблюдателю, — продолжал летчик, — может показаться, что этот огромный черный остов машины будет хорошо виден с воздуха. Но это совсем не так. Правда, мы приземлились на более или менее белой поверхности, но те из вас, кто из самолета смотрел вниз, видели, что снежное поле испещрено проталинами, которые сверху кажутся черными. Кроме того, ландшафт холмистый и кое-где есть глубокие расселины. Холмы отбрасывают тень. Таким образом, вполне возможно, что со спасательного самолета нашу разбитую машину примут за проталину, расселину или тень от холма. К тому же они будут осматривать все темные пятна подряд — ведь каждое может оказаться разбитой машиной, — а на это уйдет много времени. На самолете, конечно, согласно инструкции, имелись ракеты, сигнальные пистолеты и прочее, но все это сгорело, так что мы ничем не можем воспользоваться. На самолете сгорело дотла все, что только способно гореть, так что мы не можем подавать дымовые сигналы. Мы — тридцать человек — могли бы встать так, чтобы сверху видна была какая-нибудь геометрическая фигура, но долго ли мы выдержим — в таком холоде, голодные, да еще не зная, есть ли в этом какой-нибудь смысл? Но даже и не это главная проблема, — сказал летчик и бросил сигарету. Окурок был довольно длинный: у того, кто выбрасывает такие окурки, наверняка есть хороший запас. — Главная проблема вот в чем. Из-за того, что мы отклонились от курса, на аэродроме не знают, где нас искать, область возможных поисков увеличилась во много раз. К тому же видимость плохая, здесь всегда легкий туман. Поэтому лучше нам исходить из того, что найдут нас не скоро. А так как у нас совсем нет продовольствия, то, когда нас найдут, будет уже слишком поздно — во всяком случае, для многих из нас. Я знаю, что это жестокие слова. Но наш самый большой шанс может быть, единственный — самим позаботиться о своем спасении.

Он умолк, и люди стали покашливать, прочищать горло.

— Плохо то, — продолжал летчик, — что у нас нет ни компаса, ни карты, мы лишь приблизительно знаем, где находимся. Положение у нас серьезное, но не стоит поддаваться панике. Я убежден — бог мне свидетель, — что все мы благополучно доберемся домой, если вы будете --">