Туве Марика Янссон - Оранжерея

железнодорожный виадук, покрытые лаком мостки для стирки белья. Старый мост был седой от солнца и соленой воды, одного цвета с камнями, он вписывался в пейзаж и составлял одно целое со шхерой. Но дядя не сказал ничего, ведь все остальные так гордились новым мостом.

Луг не мог оправиться после страшной штормовой ночи, но дядя знал, что к следующему июлю он будет таким же прекрасным, как прежде. И они вместе боролись с морем.

Однажды дядя обнаружил, что приготовленные для печки дрова — серые и утыканные гвоздями, он узнан в них обломки бревен старого моста. Он выбрал подходящие поленья, подобрал нужный инструмент и медленно, старательно стал делать точную копию старого моста.

Когда дядя снова пришел в оранжерею, Юсефсон отложил книгу и сказал:

— А, это ты, Вестерберг, старый гедонист, хорошо, что ты вернулся. Как видишь, я продолжаю искать хоть какую-нибудь логику, которую можно употребить с пользой. Однако, как и прежде, ничего найти не могу.

Он подвинулся, освобождая место для дяди, и продолжал читать. Дядя уселся в свой уголок, слева; приятно было вернуться домой. Он захватил с собой модель моста, но не решался показать его Юсефсону. «Может, стоит подождать, не рассказывать ему сейчас про луг и шторм», — думал он. Дядя сидел и смотрел на прекрасный пруд с кувшинками, который, как ему казалось, выглядел теперь иначе. Он закрыл глаза и попробовал вглядеться куда-то вдаль; и снова очутился в объятиях темного противостояния воды и мягких колышущихся луговых трав.

Они оба продолжали приходить в оранжерею, хотя и не так часто, как прежде. Смотритель, карауливший за пушистым кустом с вязанием, ушел на пенсию. Новый, не знакомый им смотритель сидел за столом у ворот. Время от времени он ходил вокруг пруда с кувшинками, заложив руки за спину, топая безо всякого уважения мимо их скамейки.

Юсефсона вполне устраивало сидеть молча, лишь изредка обмениваясь словом с приятелем, вытягивать ноги, время от времени комментировать какую-нибудь строчку в книге. Каждый раз молчаливые паузы становились все длиннее, что причиняло дяде беспокойство и досаду, каждый день он приносил с собой модель моста, но показать его и рассказать про ночной шторм становилось все труднее. Ночь, когда он обнимал луг, все больше отдалялась от него, и Юсефсон ничем не мог ему помочь.

А однажды, когда они, как обычно, сидели в оранжерее, над городом разразилась сильная гроза. Дневной свет померк, по стеклянному куполу забарабанил дождь; сверкала молния, гремел гром, а Юсефсон держал книгу близко к носу, с трудом различая буквы. Сильный порыв ветра распахнул двери оранжереи, стекла задребезжали, а по пруду с кувшинками заходили волны, хоть и маленькие, но все же волны. Дядя поднялся, пошел прямо к бассейну и вошел в него. Он побрел по воде, расталкивая листья и цветы, нимало не смущаясь. Потом он вдруг обернулся и крикнул:

— Юсефсон! Видишь, что я делаю?

— Прекрасно, — ответил Юсефсон и отложил книгу. — Продолжай в том же духе. Это весьма взбадривает.

Потом они сидели на скамье до самого закрытия, непогода утихла, и смотритель успокоился. Дядя рассказал про луг, и рассказ удался превосходно. Юсефсон умел слушать лучше, чем можно было от него ожидать. Дядя показал ему модель моста. Юсефсон взглянул на нее и сказал:

— Да, да, я понимаю идею луга. Созерцать, восхищаться, ощущать и тому подобное. И идею моста. Построить мост, который никуда не ведет.

— Никакой идеи здесь нет, — сердито ответви дядя. — Мост — он и есть мост. Ты опять пытаешься вложить какой-то особый смысл в самую очевидную вещь. Вовсе не важно, где он начинается и куда ведет, по нему ходят, и в этом все дело.

Смотритель подошел и спросил дядю, не пора ли ему идти домой, если он не хочет простудиться.

— Мы беседуем, — ответил дядя. — Скажи, Юсефсон, ты пришел к какому-нибудь выводу, нашел что-то важное в этих книгах?

— Кое-что нашел, — ответил Юсефсон и улыбнулся. — На это нужно время, но это я знал с самого начала. Похоже, мы не сможем убедить друг друга. Но нужно ли это, собственно говоря?

— Нет, — ответил дядя. — Хочется лишь, чтобы кто-то знал что-либо и понял.

— Могу себе представить, — изрек Юсефсон. — Мне понравилось то, что ты рассказал про луг.

— Да, — согласился дядя, — мне кажется, я описал это довольно красочно.

Они поднялись одновременно и вышли, распахнув ветру двери оранжереи. Коротко распрощавшись, они отправились каждый к --">