Денис Александрович Гуцко - Витенька

глаз. Всматривалась в отражение, выискивая снаружи перемены, которыми должна ведь была отозваться на звеневшую внутри радость: “Витенька-Витюша!”. В физиономии, правда, никаких перемен не отмечалось — физиономия оставалась глуховата к радости. Сколько раз ей пеняли — да тот же Гриша: “Ты так редко улыбаешься”. Что ж, водилось за ней такое: редко улыбалась. Теперь — редко. Неутомимая хохотушка в детстве, во взрослой жизни Марина притихла. Будто однажды сосчитала наперед все улыбки, отведенные ей, — и решила приберечь. Хранить как вечерние платья — для особых случаев.

— Вот ты, Мариш, и в постели — как разведчица. Боишься сдать пароли и явки? Я же свой, штабом одобренный.

Ладно, про постель — потом. Ой, потом.

Собственная жизнь, отягощенная завидной карьерой от бухгалтера до директора представительства “Mc. Arena”, давно напоминала ей затяжное путешествие в комфортабельном “люксе”, в которое она по случаю — да-нет? час на сборы — отправилась вместо кого-то. Где это, вы сказали? Пыталась запомнить название конечного пункта — что-то чересчур замысловатое, не держится в памяти. Какой-то город издалека пускает солнечных зайчиков, змейки дымов уползают ввысь. Стюард говорит, что в этот порт они не заходят. Чего-нибудь желаете? Нет, спасибо. Может, попозже. А небо как огромный синий глаз уставилось прямо в душу. Не моргая. Не оставляя надежды.

И вдруг ангел трубит: беременна!

“Все вернется, — затаив дыхание, готовилась Марина. — Возвращается...”. Жизнь снова станет настоящей — волнующей, манящей в завтрашний день.

Витенька…

Решила: будет мальчик. Не раздумывая, назвала Виктором. Именем своего первого мужчины, Витеньки Багрова. Разбежались сразу после окончания университета. Сейчас и не вспомнить толком, из-за чего. Тогда казалось — из-за чего-то непреодолимо важного, неразрешимого. Порвали как-то очень быстро, поспешно: всего-то поругались пару раз.

Где-то он сейчас? Счастлив ли? Сумел ли — без нее? Слышала давным-давно от кого-то из однокурсников, что, переехав в Краснодар, где жил его старший брат, Витя устроился куда-то технологом — то ли на завод, то ли в кооператив. А ведь мечтал пойти в науку, новые материалы изобретать.

Вот так — забеременев, разрешила себе вспоминать то, на что наложен был строжайший запрет, — Витю Багрова, полгода загульной студенческой любви.

Однажды в гипермаркете увидела мужскую сорочку. Простенькую, клетчатую — привет из девяностых. Купила себе, дома носить.

Гриша, когда увидел, хмыкнул:

— Это чтобы мужское начало в себе оттачивать?

Она, конечно, не стала ничего объяснять. К тому же Гриша — даром что замуж не звал — был, кажется, ревнив. Сорочку при нем больше не надевала — ну да это было не часто. А когда надевала, делалась катастрофически рассеяна: то въедет бедром в дверной косяк, то чайную чашку мимо журнального столика поставит… Багров любил, когда она надевала его сорочки. Все делал вид, что старается уберечь ее от простуды: “Мань, надень-ка. Вон, в пупырях вся, озябла”. Она падала в его одежду как яблоко в мешок. Зная, что именно так любо стеснительному эстету Багрову, отводила плечи назад, чтобы соски проклюнулись сквозь ткань — а он, затихнув, любовался.

Все вспомнилось: как поцеловались в первый раз — на трудовой практике, в колхозном складе между ящиков болгарского перца; как в Боковской роще провалились в болото, рванув за померещившимся фазаном... как обнимались потом, хохоча, размазывая тухлую маслянистую жижу. Как на седушках стульев писали шпаргалки по теоретической механике. Как было в те годы голодно и легко.

Убалтывали комендантшу общежития поселить их вместе. Клялись как перед священником, что скоро поженятся. Просили освободившуюся угловую комнату, самую тихую — напротив библиотека, снизу магазин. “Нам бы уже на перспективу, Лариса Федоровна, — любезничал Витя с вредной теткой, широко жестикулируя своими ручищами, от которых та забилась в самый угол своего кабинета. — Чтобы гнездышко свить. Мы и ремонт сделаем”. Не уболтали... Как знать, возможно, если бы уступила тогда старая комсомолка — все могло сложиться иначе.

Всю их любовь — непростительно короткую, недожитую — вспомнила.

Витенька…

А если будет девочка, что ж — Виктория. Можно было бы тоже звать Витенькой, так даже нежнее.

--">