Владлена Владимировна Баронец - Семенова

описать словом… Хотя нет, не было такого слова, которым можно было бы ее описать. В этой Семеновой была какая-то полудетская невзрачность, какая-то недоделанность — она раздражала Лузину не меньше, чем вызывающее поведение девицы. Бесцветные волосы торчали куцыми кудряшками в разные стороны; лицо запоминалось кроличьими глазами да выражением покорности, которое вызывало в Лузиной желание отвесить Семеновой звонкую пощечину. К тому же эта девица так туго соображала, что должна была уже внушить Елене Николаевне жалость или по крайней мере скуку. Однако Лузина все более распалялась. Она задавала Семеновой очередной вопрос и смотрела, как та мучительно ищет ответ, теряется, лепечет нелепости. Лузина издевалась над каждой ошибкой девицы, передразнивала ее заикания, потом вдруг переходила на пространные рассуждения о наглости некоторых бездарных личностей, которые бессовестно занимают не свои места сначала в университетах, а потом и в государственных учреждениях, и снова обрушивалась на Семенову.

Но странное дело: Елена Николаевна не чувствовала удовлетворения, которое обычно получала от своих проповедей, вернее отповедей. Как бы ни изощрялась она в ядовитом красноречии, которое довело бы до слез любого студента, Семенова по непонятной Елене Николаевне причине оставалась спокойной. Хуже того — на лице ее читалось что-то вроде благодарности. Она вслушивалась в каждое слово Лузиной и неотрывно следила за ее губами, будто боясь что-то пропустить. Она усердно кивала каждый раз, когда упоминался ее «отвратительный английский» — кивала не просто согласно, а даже с каким-то одобрением. Она ни разу не возразила и не попыталась защититься. И этот невозмутимый взгляд! Спокойствие Семеновой поглощало весь яд Лузиной — с таким же успехом можно было вонзать нож в песок.

От всего этого Лузина распалялась еще сильнее — возможно, она до вечера продолжала бы свой монолог, если бы студенты не начали выразительно поглядывать на часы, шумно вздыхать и шуршать учебниками.

В крайней степени раздражения Елена Николаевна вышла из аудитории и стала запирать дверь. Кто-то легонько тронул ее за плечо. Лузина обернулась и отпрянула — перед ней стояла Семенова. Она была так близко, что Лузина даже ощутила странный сладковатый запах, исходящий от нее. Неприятный, пугающий запах. Елена Николаевна вздрогнула, и тут на нее накатила такая мутная волна злости за этот свой невольный испуг, что она буквально взвизгнула:

— Ну, это уже просто наглость! Что вы себе позволяете?

— Простите, — сказала Семенова и снова улыбнулась.

Но Лузина уже кипела.

— Что вы улыбаетесь? Вас веселит собственная глупость? Как вы смеете являться сюда после всего того, что вам было сказано, и тратить мое время? Вы позорите меня и мою группу! — заговорила Лузина, невольно повышая голос к концу фразы. О, как ей хотелось перестать говорить «вы» этой дуре, забросать ее оскорблениями, вертевшимися у нее на языке. Рот Лузиной наполнялся невысказанными грубостями, и ей уже было трудно говорить. — Вы бездарность, слышите, бездарность! — У Лузиной запершило в горле, и она попыталась откашляться.

Семенова, с благоговейным вниманием слушавшая ее, вдруг сказала:

— Спасибо вам!

От удивления Елена Николаевна перестала кашлять.

Семенова продолжала:

— Спасибо за то, что уделяете мне столько внимания. Я, право, не чувствую себя достойной этого. Вокруг меня столько хороших людей, все мне помогают. Вот и в университет приняли. Сама бы я не поступила… Но самое главное, что я попала к вам в группу! Вы так хорошо все объясняете. Я сначала думала, что не заслуживаю такого преподавателя, но, к сожалению, в четвертой группе не оказалось мест. И сейчас я рада, что не нашлось, потому что это так здорово — учиться у вас. Вы ругайте меня, почаще ругайте, мне это полезно. Я знаю, что я неспособная и ленивая, мне и в школе это говорили. Но вы не волнуйтесь, я буду стараться, буду учить, зубрить. Я бы хотела когда-нибудь стать такой же, как вы…

Лузина не верила своим ушам. Она не понимала, как такое могло произойти: мало того, что она позволила себе так разнервничаться из-за этой дряни, — так теперь та еще и утешает ее!

— Не позволю, — прохрипела Елена Николаевна и, стараясь высоко держать голову, пошла по коридору. Сворачивая за угол, она обернулась. Семенова стояла на том же месте и провожала ее участливым взглядом.

Елена Николаевна с --">