Александр Михайлович Кабанов , Аркадий Аркадьевич Бабченко , Геннадий Николаевич Калашников , Алексей Иванович Слаповский , Олег Олегович Павлов , Андрей Борисович Зубов , Инна Львовна Лиснянская , Аркадий Моисеевич Штыпель , Александр Михайлович Стесин , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Андрей Витальевич Василевский , Сергей Станиславович Беляков (критик) , Ирина Захаровна Сурат , Владимир Алексеевич Губайловский , Михаил Яковлевич Горелик , Олег Владимирович Зоберн , Дмитрий Геннадьевич Бакин , Кирилл Владимирович Ковальджи , Ирина Бенционовна Роднянская , Павел Михайлович Крючков , Наталья Андреевна Сиривля , Ольга Балла , Александр Анатольевич Храмчихин - Новый мир, 2009 № 01

две тысячи осколков, приходит ощущение всесильности. Но это лечится. Как правило, первым же обстрелом. Достаточно один раз поелозить мордой по коровьему дерьму — и ощущение всесильности исчезает так же быстро, как и появляется. Впрочем, у Харитона, видимо, хронический случай. Даже когда бэтэр однажды занесло на гололеде под Горагорском и он завис тремя колесами над пропастью, Харитон не изменил своей позы — побледнел, пропотел, но так и не спрыгнул. Вот и сейчас его губы посинели, он трясется, как осиновый лист, но греться к нам в силовую не идет. Даже косынку на шапку не сменил.

Рядом с Харитоном расположился Романыч. Временами мне кажется, что Романыч уже умер, — он сидит в одной и той же позе с самого утра, скрестив ноги и уронив голову на грудь. Иногда я трясу его за колено, он поднимает веки, подержит глаза несколько секунд открытыми и снова отключается, ничего не восприняв из этого мира. Война сломала его неделю назад — до этого Романыч был живой и довольно шаристый солдат, но буквально за пару дней он превратился в тряпичную куклу. Теперь это жалкое подобие человека — голова склонена набок, из носу свисает вечная сопля, мутные глаза затянуты пеленой, как у коровы, движения вялые и бессмысленные. Он почти все время спит. Его можно рвать пассатижами и жечь огнем — не пошевелится и не станет сопротивляться, только застонет. Его скоро убьет.

На командирском месте, свесив ноги в люк, сидит командир нашего гранатометного взвода лейтенант Колесин. Колесо. Или Синеглазка. Такое погоняло ему дали, когда его, ужратого, отмудохали менты на вокзале в Брянске, и в полк он прибыл с огромными фиолетовыми гематомами вместо глаз.

Взводный устроен лучше всех, ноги у него в тепле, под задом диванная подушка, тем самым он не морозит себе хозяйство о броню, на голове непромокаемый, хотя и чертовски неудобный шлемофон, а крышка люка укрывает от встречного ветра по грудь. Впрочем, взводному наплевать на удобства — он пьян вдугаря. Он всегда пьян, наш летеха-алкоголик. К его чести надо сказать, что взвод он принимать не хотел, хотел быть обычным контрабасом, но в военнике у него стоит звание “лейтенант”, и отмазаться от нас он не смог.

Еще взводный катастрофически силен. Однажды он подлез под нос БТРа и приподнял его на рессорах. Четырнадцать тонн. И огромен — за два метра, а размер ноги у него, кажется, сорок девятый. В полку ему долго не могли подобрать кирзачи, и недели две он ходил в форме и каких-то галошах, как чумоход, пока в казарму не прибежал каптер с воплем: “Есть! Нашел! Пятидесятый размер! Два сапога — метр!”

И еще взводный стреляет как бог. При мне на спор на лету сбил ворону метров с двухсот пятидесяти.

При этом Колесин очень начитанный. Ночами, бывает, мы говорим с ним о литературе, о Ремарке с Толстым. По-моему, это самые бредовые моменты во всей моей войне.

Сейчас он храпит, повиснув на стволе пулемета, и снег залетает в его приоткрытый рот.

Ведет машину Кукс. Кукс — отменный водила, хотя и раздолбай. Когда ему надоедает тащиться с черепашьей скоростью, он поддает газу и идет на обгон колонны. Тогда Колесо, не просыпаясь, бьет его каблуком по башке, и Кукс занимает свое место в строю.

Еще две машины нашего взвода тащатся где-то сзади. Они идут след в след — здесь никто никогда не съезжает с проложенной однажды колеи. На них едут Игорь, Леха, Олег, Жека Одегов, Мотух, Тюпай, Гарик, Валегжанин и Мутный.

Это наш взвод.

Мы едем.

Мозг отключается, и ты не знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как ты забрался на броню. Может, час, может, два, а может, и сутки. Все сливается — вчера, сегодня, завтра, дни похожи друг на друга как две капли воды, и различить их можно только по именам погибших — вчера убило того парня с седьмой роты, а позавчера Яковлева, и больше никакой разницы между днями нет — грязь, холод, усталость и война, война, война…

Наша жизнь — это ночь, резкий свет фар, холод и запах соляры. Еще ни разу мы не стояли на одном месте больше суток. Ставить палатки и рыть окопы нет никакого смысла. Полк постоянно в движении. Мы не едем откуда-то куда-то, мы едем всегда — мы так живем, и наш дом — это силовая бэтэра.

В принципе, здесь не так уж и плохо, если уметь устроиться. Я умею. Сижу в силовой по пояс, ноги в шерстяных носках засунул в двигатель — там тепло, но нужно следить, чтобы ворсистые носки не затянуло под ремень генератора, а то оторвет --">