Корней Иванович Чуковский , Иван Сергеевич Шмелев , Ирина Васильевна Василькова , Александр Мотельевич Мелихов , Владимир Эммануилович Рецептер , Григорий Михайлович Кружков , Евгений Михайлович Чигрин , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Андрей Витальевич Василевский , Владимир Яковлевич Тучков , Владимир Иванович Салимон , Ирина Игоревна Поволоцкая , Леонид Владимирович Костюков , Александр Владимирович Чанцев , Павел Андреевич Руднев , Марк Амусин , Олег Мраморнов , Наталья Андреевна Сиривля , Ефим Львович Бершин , Евгения Вежлян , Елена Евгениевна Лапшина , Анна Борисовна Русс , Ольга Балла - Новый мир, 2007 № 07

бензопилой. Убивал вилкой. Убивал топором. Веревкой. Лопатой. Электрическим током. Водой. Газовым баллоном. Самурайским мечом. Телевизором. Бультерьером. Строительным отвесом… А когда у него под рукой не оказалось ничего подходящего, он поднял в воздух стратегический бомбардировщик и сбросил на город термоядерную бомбу. Потому что в том городе жила она, которую необходимо было уничтожить, словно речь шла об обязательном условии спасения человечества…

Но он держался молодцом. Жена не могла даже заподозрить, какой мрачной бездной дышит по ночам его душа. Нет, конечно, не душа, — какую жуть выволакивают из подсознания его нейронные сети. Какую мезозойскую жуть!

Но чем кошмарнее становились его ночи, тем сильнее он любил днем жену. И при этом прекрасно понимал, что силы его не безграничны. Что когда-нибудь он сломается и совершит нечто ужасное и непоправимое. Ну или не совершит, а просто-напросто перегорит, как электрическая лампочка. И весь мир — весь их прекрасный общий мир, в котором круглый год порхают бабочки нежности, а соловьи поют, словно поставленные на бесконечный replay, — погрузится во мрак душевного небытия…

— Ну а что же вы хотите? — вновь перебил я пьяного психиатра. — Такова уж участь двух прекрасных цветков, изолировавших себя от внешнего мира. Ведь, как вы сказали, для них даже родителей как бы не существовало, а все прочие воспринимались как конкурентная угроза. Обратите внимание, ведь два цветка — это кладбищенский символ…

Но психиатр внимания не обратил. И, выпив еще пятьдесят грамм, расплескав при этом половину, продолжил свое повествование.

Все шло к тому самому сну.

И этот сон был ему явлен.

Ему снилось, что он спит с открытыми глазами. И видит, как в лунных лучах входит жена. В ночной рубашке, со струящимися по плечам волосами (какими он их знал лишь по старым фотографиям). Входит тихая и нежная.

Встает на колени перед кроватью, берет его за руку и тревожно смотрит в его открытые спящие глаза.

— Что ты? — спрашивает он. И вдруг понимает, что в нем нет даже и капли агрессии, а лишь любовь и скрипка предчувствия непоправимого.

— Тихо, тихо, — сказала она чуть слышно. И положила ладонь на лоб. — Слушай и не перебивай меня. Это очень важно. Я знаю твои сны. Знаю, как это тебе тяжело носить в себе. Но ты не знаешь моих. Они почти такие же. С той лишь разницей, что я этого сама страстно хочу. Чтобы ты истязал меня. Чтобы убил, в конце концов. Но у тебя этого не получается. То — не я. Там, в твоих снах, не я, а совсем другая, которая каждую ночь крадет мою внешность, мой голос и мой взгляд. И их, которые крадут, много, очень много. И тебе никогда с ними со всеми не справиться. Никогда! Но сейчас выпал редкий случай. Сейчас у нас с тобой общий сон. Если ты меня сейчас здесь убьешь, то там, за пределами сна, мы освободимся от наваждения. И наше счастье будет прежним — чистым и незамутненным, словно выдох нашего нерожденного первенца. Убей меня, милый, убей во имя нашей любви!

И она легла рядом с ним. На спину. И стала ждать, понимая, что он все сделает правильно.

— Ага, все понятно. Как Мышкин, одетый в рогожу, после Февральской революции и литра “Гжелки”, — ляпнул я. И тут же понял, что больше пить не стоит.

Он встал и, изнемогая от нежности, связал ей за спиной руки. Галстуком. Тем самым, в котором женился. Связал ноги.

Лег сверху и излил в поцелуе все, что было в нем прекрасного и что по праву принадлежало именно ей и никому больше.

И сжал пальцами такое знакомое и родное горло.

Когда он проснулся, она была уже холодной.

Вызванных милиционеров он ждал как посланцев небесных. Лишь бы не быть с ней наедине. Сидел на полу у открытой входной двери и маниакально вслушивался в урчание лифтового мотора и постукивание тромбозной кабины в шахте.

Милиционеры были прямо-таки счастливы от открывшейся им картины. Свежий труп, пахнущий дорогим вечерним лосьоном, покоится в постели. Преступник рвет на себе волосы и исступленно требует, чтобы его поскорее увезли в тюрьму. Не надо ползать по-пластунски, выискивая под мебелью окурки с характерным прикусом, не надо сливать в мензурки остатки вина, не надо выколачивать показания. Вообще ничего не надо — бери и сажай тепленького на скамью подсудимых.

В камере всем своим видом и особенно беспрерывным и горячечным изложением тех ночных событий он сильно переполошил --">