Наталья Всеволодовна Галкина - Пишите письма

сейчас занят комплектацией. Нет, это непредставимо! Сколько лет тут жил — и потерялся! Район, сами понимаете, путаный малость, — но я не представлял, до какой степени. Думал, частные случаи мне встречались, а они, видать, правила. Полагал, что в частном случае обитаю. Я ведь теперь напротив Мухинского квартирую.

— Я там училась, — сказала я.

Он покивал.

— Ну да, учились, а у меня там друг преподавал.

Мы разговаривали; наконец он добрался до своей конторы и, собираясь выходить, сказал мне:

— Приятно было увидеть вас, словом перемолвиться. Ну, пишите письма!

— Какие письма?

Дверь открылась, закрылась, он раздумал выходить.

— Так ваша поговорка-то, почтальонская, — сказал он удивленно. — Я вас сразу узнал. Я думал, и вы меня узнали. Я жилец из дурацкой квартиры номер один.

— Дурацкой? — переспросила я.

— Да как же, тот самый длинный дом, все квартиры имеются, начиная со второй. Вы так долго в первый раз искали. Вас потом кто-то проводил. Чтобы найти мою квартиру, единственная дверь двора-колодца, с железной лестницей, — помните? — надо было войти в больницу, пересечь лабораторный корпус, бойлерную, коридор прозекторской, миновать двор, обогнуть заводской цех, пролезть через дыры двух заборов, спуститься в подвал, вылезти через окно, — а вот и наш двор-колодец в хвосте отгороженной части дома, лестница железная на второй этаж: квартира один! Вспомнили?

— Нет…

— И про снотворное не помните?

— Нет!

— Вы меня разыгрываете, должно быть.

Тут подкатила очередная остановка, он выскочил, в полном недоумении смотрел на меня с морозного заснеженного тротуара.

Один из сюжетов с неузнаванием застал меня в одну из суббот прошлой зимы. Я поехала в новый район к своей пожилой кузине, вышла из метро, увидела ее окна, решила пройти к ее точечному дому не по улицам в обход, а краткой дорогой — через пустырь и две стройки.

Миновав буераки пустыря, пролезла я в заборную брешь, отодвинув веер трех досок. На той стороне котлована, за бетонными кубистическими взгорьями, увидела я костерок с живописной группой бомжей, ужинающих у огонька. Я выскочила из-за бетонного кряжа прямо на них, надеясь с налету проскочить мимо. Они воззрились на меня, — все, кроме одного, лежавшего на боку возле сугроба, усеянного пустыми пузырьками из-под боярышника, заменившего в годы перестройки цветочный одеколон. Струхнув, я закричала для храбрости:

— Чего же это вы, голубчики, приятелю даете на снегу спать? Он, чай, бочок застудит, воспаление легких схватит.

— Ничего он не схватит, — сказал бомж в драной, некогда синей куртке. — Он у нас покойничек. Перекинулся. Так что ты, сестренка, за нашего мертвенького не бойся, бойся за себя.

Он вгляделся в меня и замер.

— Быть не может! — вскричал он. — Письмоносица Стрелка! Вот ёк-канарёк! Красавица, как была! А я-то, я-то! Веришь ли, охмурил меня с подлянкою шулер квартирный, выжил, на себя мою жилплощадь перевел. Все кости мои, все мои мешки с костями, падла, на свалку вывез. Вторично найденышей моих угрохал, убивец. Ты что уставилась? Не узнаешь? Да ты посмотри. Да ты послушай.

Тут встал он и пошел петь да плясать. Если бы не его распухшие бесформенные зимние ботинки-кроссовки, если бы не буераки наледи и мусора, видимо, я услышала бы дробь степа. Он был натуральный чечеточник, это чучело, вопившее во всю охрипшую пропитую глотку дикую свою песню.

Когда дождь идет,

вода в гроб течет,

а покойничек

все равно поет!

Его компаньоны стучали железными банками по жестянкам, вторя:

— Тюх-тюх-тюх-тюх-тюх-тюх!

— Гоп-ца-ца, гоп-ца-ца, гоп-ца-ца, гоп!

А один блажил:

— Аминь-аминь-аминь-аминь-аминь!

Степист наступал, я отступала к забору.

Когда ты помрешь,

когда мы все помрем,

приходи ко мне,

погнием вдвоем!

— Узнала меня? Узнала, рыжая? Подпевай!

Тут уткнулась я спиной в забор, пятки мои ушли в яму усовершенствованного собачьего лаза, я в этот самый лаз под забор стеганула, помчалась, спотыкаясь и скользя, через вторую стройку к спасительному третьему забору, ожидая погони.

Но погони не было.

Только затихал гогот вдали да дохрипывал последний куплет:

Как намокнете

да поприлипнете,

полежите так, —

попривыкнете!

Первая встреча с неведомым прошлым некогда подстерегла меня в весеннем театральном зале Дома --">