Юрий Самуилович Хазанов - Черняховского, 4-А

которых оказывается бедный глагол, писал, что, если немец нырнет с начатой фразой где-нибудь на английском побережье Атлантического океана, то вынырнет в Нью-Йорке с глаголом в зубах.) Когда я вынырнул из своего сна, у меня «в зубах» оказались две грустные частушки на любовную тему:

   Ах, цветок одуванчика

Превращается в пух…

Где ты, милый мой Ванечка,

Мой печальный главбух?

И ещё:

   Ах, цветок колокольчика

Превращается в пыль…

Где ты, милый мой Колечка,

Мой печальный бобыль?

Совсем ты спятил, Юрочка, со своими стихотворными переводами: даже во время сна не можешь отдохнуть от рифм!..

2

То, что вы сейчас читаете, написано, если не ошибаюсь, в повествовательной манере, однако в предыдущих частях я, помнится, прибегал и к жанру дневниковому. И если с дневниками моего дяди Володи, а также Софьи Андреевны Толстой и одного «красного» профессора всё вроде бы обстояло благополучно, то мои собственные дневниковые записи не очень получились, и я с чувством облегчения вернулся к обычной прозе.

Но вот недавно, роясь у себя в письменном столе, я совершенно случайно обнаружил переписанные мною много лет назад дневниковые заметки десятилетнего Саньки, сделанные им той осенью в городе Нальчике, и, перечитав их, убедился (и краска стыда, как изящно писали классики, покрыла мои старческие щеки), что в области дневникового жанра супротив этого подростка я был и есть всё равно что «плотник супротив столяра». Однако что же заставило Саню заняться этим отнюдь не мальчишеским делом? Смею думать, виною этому скука, на которую мы с Юлькой невольно обрекли его в славном городе Нальчике, а также, возможно, мои советы и настояния попробовать себя в литературном рукомесле. Особенно после успеха, который возымел в сугубо узком кругу мой рассказ об их поездке на юг, написанный по его весьма талантливому устному изложению.

Но хватит объяснений. Вот это мемуарное диво (с моими небольшими вкраплениями).

КАК Я ЕЗДИЛ В КОМАНДИРОВКУ

6 августа.

Мы живём в номере гостиницы. Как все, кто приехал в командировку. Напротив большой парк, у входа в него несколько толстых деревьев, это каштаны, с большими дуплами, которые чем-то замазаны. Папа говорит, они запломбированы, у них зубы болят. На стенке у нас висит большая картина без рамы. Папа говорит, она срисована с «Девятого вала» художника Айвазовского, но я ни одного вала не вижу. Под картиной в золотой рамке «Опись имущества». Здесь всё понятно: «стол — один, кровати — две, пепельница — одна, тумбочки — две…» Сколько подушек и полотенец, я читать не стал.

Пришли папины знакомые. Они говорят «салАм» и сильно хлопают меня и папу по плечу. Все громко разговаривают, читают стихи, пьют вино. Сначала произносят длинные тосты, потом пьют за сказанное. Я пью фруктовый напиток.

Вечером идем к папиному другу Максиму. У него очень много детей, но все девчонки… Нет, затесался один мальчишка, только ещё очень маленький. Я так наелся, что скоро захотел спать.

7 августа.

До середины дня папа ходит по номеру и что-то бормочет. Это он срочно переводит стихи дяди Максима и говорит, чтобы я не мешал, а занимался своим делом. Каким делом? Я сунулся в номер к Юре, но он тоже что-то пишет и просит не мешать. (Примечание. Всех друзей своих родителей Санька привык называть просто по имени, никаких «дядей» и «тёть».)

Что ж, я погулял по гостинице, поглядел на физкультурников. Их тут очень много, и все с велосипедами. Мне тоже обещали купить в этом году. Если будут деньги. Потом я съехал два раза по перилам лестницы. Съехал бы в третий, но какая-то женщина с утюгом сказала, что я не дома, и я стал читать на стенке «Правила для проживающих в гостинице» и узнал из первого пункта, что она «предназначена для проживания трудящихся», а ещё — что собак и кошек в неё не пускают. Я вспомнил нашу рыжую Кери, она у нас совсем недавно, но мы очень её любим, и мне стало по-настоящему скучно.

Я вышел из гостиницы, перешел улицу, и там сразу начался парк, а в нём пруды, фонтан, и брызги от него разлетались и колыхались, как будто на него накинули прозрачное такое покрывало. А в середине одного пруда стояла противная, вся белая и голая тётка и портила вид. Только её не уберешь — она статуя. Ещё я увидел, как возле каких-то колючих кустов трое мальчишек снимают с --">