Николай Корнеевич Чуковский , Юрий Васильевич Буйда , Нина Викторовна Горланова , Марина Львовна Степнова , Борис Николаевич Романов , Сергей Адольфович Хомутов , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Вячеслав Иванович Букур , Андрей Витальевич Василевский , Владимир Алексеевич Губайловский , Алексей Евгеньевич Смирнов , Михаил Владимирович Бутов , Николай Георгиевич Мельников , Ирина Бенционовна Роднянская , Рустам Рахматуллин , Мария Станиславовна Ремизова , Павел Михайлович Крючков , Жанна Анатольевна Голенко , Григорий Анатольевич Заславский , Наталья Андреевна Сиривля , Светлана Васильевна Кекова , Ольга Юрьевна Ермолаева , Светлана Валентиновна Чекалова , Гасан Гусейнов , Сергей Цирель , Андрей С Сергеев - Новый мир, 2003 № 07

что захочет обратно или уйду пешком. Дорогу я знаю. Еще раз прошу. Возьми меня отсюда

Юра».

Письмо к матери, В. И. Железниковой, из пионерского лагеря в поселке Джанхот, 1 августа 1953 года.

Мир неприбран, подозрителен:

а еще бы! — ткнула носом

та в свой черный полиэтилен —

и заткнись, матрос, с вопросом.

Машинально стройность замысла

Божья, плача, отмечаю…

Как ребенка, душу вынесла

Юрину, ношу, качаю.

Кто тут помнит твой овал лица,

золотистые ресницы?

Детская твоя чернильница

в виде деревянной птицы.

В ней зеленая, муаровая

соль на каменных чернилах.

Вся узорная, кустарная,

с головою на шарнирах,

слева капелек свечных разбрызг.

Кто ее к себе не двигал!

Долгий клюв ее ты, что ли, грыз,

видно, ручкой тыкал…

В зале подзеркальник с зеркалом.

Львят на темной раме

видел вдруг, когда позыркивал —

притворившихся цветами.

…Это год кончины Сталина.

За Геленджиком палата

сплошь кроватями уставлена

пионерского отряда.

Как попервости ты мучился —

вот из писем, наудачу:

«Очень по тебе соскучился,

часто плачу».

Ночью ветер в щель под рамой дул,

и в душе тоска сквозная:

«Забери меня. Пешком уйду,

я дорогу знаю».

От расстройства и волнения

в письмах две ошибки.

Но смирился тем не менее:

факельщики, море, читки.

Вот поведал ты станичникам

(так и август минет!) —

стих «К советским пограничникам»

хорошо был принят.

Ужин с блинчиками, булочками,

новых фото глянец.

С мальчиками танцевал и девочками

«конькобежцы» — танец.

Я таким тебя, мой миленький,

и не знала бойким:

чардаш танцевал, мой маленький,

польку-тройку.

Из какой-то книги тут про сбор

списано советской:

«Весело треща, горит костер».

Ах же, кот подлецкий…

…И в Джанхоте бьет ночной прибой,

твои камни взмокли.

Было время и у нас с тобой

покупать бинокли.

Переходы чрез хребет Маркхот,

с держидеревом ночевки.

Было время чуть не каждый год

покупать штормовки…

…Консолидой ли, глядичеей,

бессемянкой-грушей,

мать ушла, во всем величии,

бедной агрономшей

на поля ли, ко своей волшбе,

иль в левады, огороды…

«Все равно скучаю по тебе,

несмотря на красоту природы».

…Восемь факельщиков с факелами

за парадной аркой

тьму твою, совместно с ангелами,

освещают ярко ль?..

…Захмелевший ты, удаленький…

Во дворе у нас — граффити:

«Оля дура. Юра маленький».

Не врубалась. Не взыщите.

8 — 10 февраля 2003.

* * *

Когда я умру, без меня осиротеет моя стоянка

на южном склоне перевала под Свинцовой горой.

Но если есть переселение душ — моя переселится именно туда.

Юрий Беличенко. Из прозы.

Я так же, как ты, от стыда опускаю ресницы,

когда что-то лепит, как, рухнувши с дуба, Москва

по ящику… Знаешь, уже перешло все границы

твое невниманье ко мне. И «Спартак» — «ЦСКА»

навряд ли приманят тебя таксебешной игрою…

Еще бы, еще бы, чтбо в обществе тусклом земном

тому, чья стоянка теперь под Свинцовой горою,

кто, видно, освоился там, в измеренье ином.

…В беспамятном счастье сквозные качаются кроны

бегущих вдоль насыпи лесозащитных полос,

слоящийся воздух на шпалах, сухие перроны,

и палом весенним причудливо выжжен откос.

И ваш постоянно взволнованный, радостный ветер:

он с моря, он перевалил за Маркхотский хребет!

И твой, из Терскола, овечий подвытертый свитер,

и хатка на синем до рези бела — это солнечный свет…

Слоистые мергели, в складку косую все склоны,

белы обнажения скал… Хоть бы пыльный самшит…

Я так же, как ты, старомодные одеколоны

люблю в хуторских магазинах: какой-нибудь «Шипр».

Хоть пыльный самшит посадить бы на холм материнский.

Волшебные Гбайдук, Темрюк — твой кубанский Эдем.

По вашей дороге — Афипский, Ахтырский, Абинский,

и, верно, адыгские, дикие: Хабль и Энем.

Степные походы — естественно, в самое пекло,

по --">