Евгений Ростиславович Эрастов - Забытая рукопись. Рассказ

толстозадые тетеньки в ярких трико, находящиеся в перманентной борьбе с собственным жиром, их прокуренные, зависимые от алкоголя агрессивно-дисфоричные мужья и радостно галдящие, милые дети. Представители единственного до конца революционного класса и технической интеллигенции с недоумением смотрели на странных молодых людей, сомнамбулически слоняющихся по территории пансионата.

«Страшно далеки они от народа», — сказал когда-то Владимир Ильич, правда, не о творческих людях, а о декабристах, и эта емкая фраза никак не выходит у меня из головы. Действительно, писатели всегда были очень далеки от того самого народа, которому так хотели служить, если, конечно, не понимать под народом высший срез общества. Я чувствовал это уже в те годы, будучи студентом, поэтому мне всегда был чужд главный заскок русской интеллигенции — нелепое хождение в народ. Так утка, опуская на мгновение голову в пруд, видит, возможно, подводных обитателей — пескарей, ершей, плотвичек, но жить вместе с ними она не может — у нее, в отличие от рыб, легочный, а не жаберный тип дыхания.

Витя Бибиков отличался от всех своей независимостью, полным отсутствием социабельности. То, о чем мечтали другие, приходило к нему просто так, падало как снег на голову. Так, например, его стихи в областную газету несколько раз носил Михаил Алексеевич Куликов, руководитель поэтического объединения «Лира». Куликов отличался тем, что принципиально не помогал никому с публикациями и говорил об этом публично, считая себя лишь литературным наставником, хвалил удачные, но явно непубликабельные по цензурным причинам стихи, тем самым воспитывая у студийцев хороший вкус. Далекий от политики, он тем не менее был человеком советским, точнее, русским, весьма провинциальным, но не бескультурным, без диссидентской гнили и страсти к критиканству, но в то же время и без дежурного ура-патриотизма. Для Виктора он сделал исключение и, вопреки своим правилам, поплелся в газету с его стихами. «Сам бы он не отнес, а стихи замечательные». Мы все не знали, как комментировать поступок Кулика (так мы называли между собой нашего руководителя). Виктор держался всегда очень независимо и несколько изолированно, спиртные напитки, обожаемые Куликовым, демонстративно презирал, к самому Кулику относился как к доброму, но недалекому школьному учителю, ничего, по сути дела, толком не знающему и не умеющему… Словом, никто не мог подозревать Бибикова в установлении личных связей, на которых все всегда изначально держалось в Византийской империи.

Дело заключалось в самом Кулике. Он совершенно был лишен свойственной многим творческим личностям привычки сравнивать себя с другими, а стало быть, и завидовать им. Зависть никогда не рождается сама по себе, как Минерва из головы Юпитера. Только умеющий сравнивать по-настоящему завидует. Для меня осталось тайной, кем считал себя Михаил Алексеевич. Возможно, педагогическую деятельность в «Лире» он и считал своим призванием, главным делом жизни. После него не осталось ничего, кроме пяти жалких книжонок, вышедших в местном издательстве. Стихи его никогда никого не согревали. Да и сам он согревался разве что водкой. Возможно, от него было больше пользы, когда он работал слесарем-сборщиком на «Красном Сормове», в цехе стиральных машин. Но, несмотря на все свои недостатки, главным из которых было самое что ни на есть беспробудное, скотское пьянство, пролетарский поэт Кулик был хорошим, как было принято говорить в те — застойные! — годы, порядочным человеком. Однако не все студийцы оценили поступок своего руководителя по достоинству, и Виктора конечно же стали считать любимчиком, выскочкой, парвеню. Я убежден в том, что стихи, которые носил наш руководитель в газету, каждый раз публиковались не из-за уважения к нему, а просто потому, что иначе они в газету бы не попали. Стихи Виктора были заметно лучше всего того, с чем имел дело заведующий отделом культуры — умный, тонкий, интеллигентный человек, куда более образованный, чем Кулик.

Запомнилось наше совместное выступление в Богородске, на кожевенной фабрике.

Какой-то душный, полностью заполненный людьми клуб, за спиной — фанерный профиль скуластого, похожего на Чингисхана, Ленина. На эстраде — длинный лакированный стол, граненые стаканы, графин с водой. Атмосфера казенного партсобрания.

Канувшее в Лету подразделение Союза писателей — бюро пропаганды художественной литературы — --">