Шамай Голан - Палисандровая кровать госпожи Альдоби

частые посещения госпожи Альдоби. Посещения эти способствуют выздоровлению ее мужа, следует из его объяснений. Вздувшийся ее живот вернет его к реальности, заново свяжет порванные нити.

Но Нафтали в часы ее посещений молчит. Опускает глаза, поглядывает на ее живот и снова чувствует тот же страх, ту же беспомощность и желание сбежать.

Быть может, все это под влиянием красных таблеток. Но глаза его вспыхивают, когда госпожа Альдоби упоминает швейную машину, которую он купил ей в годовщину их свадьбы. Она рассказывает ему, что научилась сужать ему брюки, чинить подкладку его пиджака, хотя рукава почему-то все еще распороты. Объясняет, какие колесики в машине смазала маслом, как он ее учил. Он ведь, несомненно, помнит, что она сразу же согласилась, когда он предложил купить ей швейную машину, только просила электрическую. Нафтали же заупрямился: только ножную, — и настоял на своем. После рабочего дня в бухгалтерской конторе, придя домой, он садился на скамеечку и педантично смазывал маслом детали машины. Правой рукой вдевал нить в ушко иголки, левой крутил колесо, приводя иголку на уровень ладони. Затем извлекал свой дорожный ранец, устанавливал обеими ладонями на столик машины, нажимал подошвой на педаль, поднимая и опуская ее, пока не слышал старую мелодию, знакомую ему еще из отцовского дома. Однажды он попросил жену привезти ему швейную машину. Когда они втроем будут жить в этой комнате, когда сын их родится, не будет необходимости искать новое укрытие. Но тут же понял, что ошибся. В тот день он накрылся с головой одеялом, и тело его тряслось, как в первые дни госпитализации. На следующий день он попросил вставить специальный замок в дверь. Несмотря на то, что доктор Розенталь поддержал его инициативу, Нафтали понял: это ничего не даст. Ведь ворота открыты, ограда пробита в разных местах, в расселинах скал затаились враги. «Вы тоже один из них, — обвинил он доктора, — они заплатили вам и обещали вас не трогать, — и он рвался к воротам: — Надо их немедленно запереть, вы слышите, запереть!» Он набросился на доктора, схватив его за горло. Тут он почувствовал укол в мышцу руки — и воцарилось безмолвие, мягкая, хрупкая белизна.

На следующий день доктор Розенталь прочел ему письмо, которое хотел послать товарищам из кибуца «Шорашим». Им следует чаще посещать Нафтали, чтобы доказать ему, что он не одинок. «Мы используем современные методы лечения, господин Онгейм, — добавлял врач. — Больной у нас должен быть уверен в своей безопасности». Но Нафтали порвал письмо на мелкие клочки и сложил их в пепельницу, улыбаясь редкой для него улыбкой прорицателя. Затем сказал, медленно цедя каждое слово:

— Господин доктор, что я — сумасшедший оставаться хотя бы на один день в доме, где не могу быть уверен в своей безопасности?

Врач снял очки, изумленно посмотрел на него своими прозрачно-зелеными глазами и, не сказав ни слова, опять водрузил их на нос. Затем сказал:

— Вы, господин Онгейм, человек смышленый и к тому же хитрый.

Итак, Нафтали обдумал ситуацию и понял: здесь он находится как бы в их владениях, и нет больше необходимости бежать. На востоке голые меловые горы, на юге лысые холмы, на севере ограда из кактусов, а ворота распахнуты. Ибо таково условие работников, приходящих из шатров пустыни: ворота должны оставаться раскрытыми. И доктор Розенталь сдался. Ведь он не может допустить, чтобы грязь и гниль накапливались в комнатах, конторе, столовой и кухне. И работяги эти вместе с собой приносят запах козлиного помета из пустыни, гонят больных с места на место, ибо должны завершить уборку до наступления темноты. Иногда Нафтали приводит доктора Розенталя в изумление: «Мы, господин доктор, проживаем на скале, и дом наш, как скала, и настанет день, когда мы запрем ворота, откажемся от всех, от товарищей из „Шорашим“, от госпожи Альдоби, и скажем им: „Предупреждали мы вас или нет?“»

Когда к нему приходили товарищи с юга, он вел себя с ними уважительно, но сдержанно, и они хвалили его за мужество и непоколебимую силу духа. Проверяли новый замок, заглядывали в форточку двери, выходили во двор, постукивая каблуками сандалий по скалистой почве, и тем подтверждали его слова: «скала крепка». Пока однажды Нафтали не сказал: «Они уже форсировали канал, приближаются к „Шорашим“, а сторожа спят, дрыхнут посреди дня, потому что непривычны к полуденному солнцу Эрец-Исраэль. Прикладами „калашниковых“ они стучат в двери: --">