Дон Делилло - Падающий

него лишились какого-то главного свойства. Все было «незавершенное» — что бы это слово ни значило. «Никем не видимое» — что бы под этим ни подразумевалось.

Витрины, пандусы складов, разводы краски на стенах. Возможно, так выглядит мир, когда его некому увидеть.

Звук второго падения он услышал или ощутил в содроганиях воздуха; северная рухнула, тихие голоса вдалеке, ропот благоговейного ужаса. Он сам рухнул с северной башней.

Здесь небо было светлее, дышалось легче. За ним шли другие, тысячи людей чуть позади, людские массы, движущиеся почти что строем, выходящие из клубов дыма. Он шел и шел, пока не остановился, поневоле. Вдруг как-то сразу понял: больше невмочь.

Попытался сказать себе: «Я жив», но эта мысль была совершенно непостижима, в голове не укладывалась. Не видно ни одного такси. Вообще почти нет движения — ни такси, ни других машин. Потом — старый фургон, на кузове: «Лонг-Айленд-Сити. Электротехнические работы», притормозил рядом, и водитель, высунувшись из правой дверцы, вгляделся в то, что перед ним предстало, — в человека в чешуе из пепла, в чешуе из мира, растоптанного в пыль, — и спросил, куда ему ехать. И только забравшись в кабину и прикрыв за собой дверцу, он понял, куда шел все это время.

2

Это ощущение появлялось не только в постели, хотя в постели они проводили, кажется, целые ночи и дни. Нет, поначалу секс был во всем: в словах, фразах, незавершенных жестах, в самом банальном; так действует близость на окружающее пространство — изменяет его. Она откладывала журнал или книгу, и вокруг мир останавливался. И это был секс. Идя вместе по улице, они замечали свое отражение в пыльной витрине. Лестничный пролет — секс: она придвигалась к стене, а он шел следом, близко-близко, и — неважно, соприкасались они или просто мимолетно задевали друг друга, или прижимались — она чувствовала: он, точно толпа, охватывает ее сзади, кладет руку на бедро, удерживает на месте; и как он пододвигался, протискивался, и как она цеплялась за его запястье. И когда она сдвигала солнечные очки, оборачиваясь, оглядываясь на него — или тот фильм по телевизору, когда женщина входит в пустую комнату и уже неважно, что делает: поднимает ли телефонную трубку, снимает ли с себя юбку — лишь бы в одиночестве, а они бы за ней наблюдали. Арендовали дом у моря — тоже секс: ночью, после долгого пути на машине, входишь в дверь, тело затекло, суставы словно бы заварены наглухо, и тут — тихий шорох прибоя за дюнами: плюхнется и отхлынет, и этот звук — веха, шум где-то в темноте, задающий крови земной, плотский ритм.

Теперь она сидела и думала об этом. Мысли текли беспорядочно, то и дело возвращаясь к началу. К тому, что было восемь лет назад и в итоге перешло в затяжной мрак — их супружескую жизнь. На коленях у нее лежала сегодняшняя почта. Надо бы заняться делами; на фоне того, что случилось, ее мысли ничего не значат; но она все смотрит и смотрит мимо лампы на стену, где словно бы спроецированы они вдвоем: мужчина и женщина, тела видны не целиком, но явственно, реально.

От забытья пробудила открытка — на самом верху растрепанной кипы счетов за электричество и прочей корреспонденции. Текст она проглядела по диагонали, — стандартный, нацарапанный каракулями привет из Рима, от приятельницы, которая сейчас там, — снова перевернула открытку лицевой стороной, всмотрелась. Репродукция книжной обложки: Перси Биши Шелли, поэма в двенадцати песнях, первое издание. Называется «Восстание ислама». Даже в уменьшенном формате, на открытке, чувствовалось, что работа изящная — буквица с арабесками, напоминающими живых существ: голова барана, небывалая рыба с бивнями и хоботом. «Восстание ислама». Издано мемориальным музеем Китса и Шелли на площади Испании; в первые же секунды, сквозь оторопь, она смекнула, что отправлена открытка неделю-две назад, не позже. Обычное совпадение — но нет, необычайное: это ж надо, чтобы открытка, на которой значится именно это название, пришла именно сегодня.

Вот и все: несколько минут, попусту потраченные в пятницу на долгой, как жизнь, неделе, спустя три недели после самолетов.

Она сказала матери:

— Невероятно: восстал из мертвых, смотрю — в дверях он. Повезло, что Джастин как раз был у тебя. Страшно подумать: увидел бы отца в таком виде. Серая сажа с головы до пят — ох, даже не знаю, — точно столб дыма, стоял передо мной, лицо и одежда в крови.

— А мы паззл собрали, паззл с животными: лошади --">